Пресвятая Богородице, спаси нас !

Епископ Дионисий. ВИЗАНТИЙСКИЙ СЕРВИЛИЗМ И СОВЕТСКОЕ «СЕРГИАНСТВО»
Епископ Дионисий. НЕО-СЕРГИАНСТВО
Антон Кузнецов. О ЗАБЛУЖДЕНИЯХ ИЕРЕЯ СТЕФАНА КРАСОВИЦКОГО

фрагмент картины Павла Рыженко "Выбор веры. Св. вмч. Георгий Победоносец"

Епископ Дионисий
ВИЗАНТИЙСКИЙ СЕРВИЛИЗМ И
СОВЕТСКОЕ «СЕРГИАНСТВО»

Вопрос о сходстве известного в церковной истории византийского сервилизма и советского «сергианства» был поднят недавно на совместных конференциях представителей Московской Патриархии и Зарубежной Церкви в Будапеште (2001 г) и в Москве (2002 г). В резолюции Московской конференции было отмечено, что политика иерархов МП в отношении к советской власти, традиционно обозначаемая в Зарубежье словом «сергианство», является разновидностью византийского сервилизма, т. е. раболепства, человекоугодия иерархов Восточной Церкви перед властями сначала Византийской, а затем Османской империи. Тем самым вопрос о греховности «сергианства», его разрушительности для церковной жизни как бы снимался. Ведь если существовали подобные исторические прецеденты, значит, можно их повторять, не боясь последствий. О сходстве таких явлений, как сервилизм и «сергианство», апологеты последнего писали уже с конца 20-х годов ХХ века. Попробуем рассмотреть эти явления и определить, в чем сходство и в чем различие. Но прежде подумаем, насколько правомочно ссылаться на отрицательные примеры церковной истории ради оправдания подобных же явлений в современности.

Практика прецедента

В каноническом праве Церкви существует понятие прецедента, заимствованное из римского права. Решение какой-либо сложной, двусмысленной ситуации, прямо не вписывающейся в нормальные канонические условия, один раз совершенное каким-то конкретным способом, получает силу примера на будущее. Такое решение нестандартной проблемы может принимать местная церковная власть, но при этом требуется согласие остальной Церкви, хотя бы молчаливое. Здесь действительно, молчание служит знаком согласия, ибо то, что гласно не опротестовано, то молчаливо принято. В этом отличие прецедента от ясно выраженного соборного решения, обязательного к принятию всей Церковью, как норма жизни. Например, специфическое решение проблемы Кипрской Церкви VII в. могло бы считаться прецедентом, но, как зафиксированное 39 правилом VI Вселенского Собора, имеет уже авторитет соборного решения. Прецедентами же считаются выходы из ситуаций неясных и двусмысленных, не имеющие за собою авторитетного соборного одобрения. Прецеденты скорее служат выражением церковной политики и дипломатии, чем церковной икономии. Они касаются вопросов взаимоотношений поместных церквей между собою, споров о чести и власти между патриархатами и особенно взаимоотношений между церковной и светской властью.

В практике прецедента было заложено здоровое зерно пастырского здравомыслия, ориентации на местные условия, традиции и обычаи, которые невозможно свести к одному стандарту. Самое формирование канонического права шло вслед за развитием церковной жизни и зачастую утверждало то, что уже сложилось в церковной практике. Иными словами, сами наши каноны часто развивались методом прецедента, точнее его узаконения. Отцы Вселенских и Поместных соборов были выразителями общецерковного предания, а не его реформаторами. Устанавливая нормы для одних сторон церковной жизни, выраженные в канонах, Соборы оставляли многое на усмотрение местных архипастырей. Точно так же, осуждая грех и ставя в пример добродетель, они оставляли область нравственно допустимых дел на свободную совесть каждого христианина.

Но в жизни местных церквей могли возникнуть такие порядки, которые противоречили нравственным нормам Евангелия или общим основам церковного устройства. Например, 8-е правило III Вселенского Собора указывало: «... да не вкрадывается под видом священнодействия надменность власти мiрския, и да не утратим помалу неприметно тоя свободы, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, Освободитель всех человеков». Известно, что эта «надменность власти мiрския» проникала в сознание предстоятелей местных церквей более всего благодаря практике прецедента. Так, например, притязания на особую власть в Церкви римских епископов базировались на прецедентах их удачного вмешательства в дела других поместных церквей по поводу защиты православных иерархов от еретиков в эпоху Вселенских Соборов. Между тем, даже на примеры защиты Православия не совсем каноническими способами нельзя безоговорочно ссылаться впоследствии. Тем более, неправильною будет ссылка на примеры отрицательные, греховные, ради оправдания собственных грехов. Здесь может быть только один испытанный путь – покаяние.

В отношениях с нехристианскими мiрскими властями Церковь со времен апостольских помнит такой закон: «Аще который епископ, мipcкиx начальников употребив, через них получит епископскую в церкви власть, да будет извержен и отлучен» (Ап. пр. 30). Нарушений этого правила впоследствии бывало много, но они не могли получить статус прецедента, ибо нормою церковной жизни признавалось именно это апостольское правило. Советская же церковь не только многократно нарушала это правило, но по сути дела негласно отменила его, как впрочем, и многие другие каноны. Правилами для советских епископов сделались прежние исключения, чужие грехопадения, ненормальные прецеденты из времен упадка церковной жизни разных времен и народов. Все подобные исторические прецеденты, необходимые для своего оправдания, апологеты «сергианства» аккуратно собрали из всей церковной истории, где только сумели их отыскать.

Известно, что Древняя Церковь различала падших во время гонений по разрядам. Различались падшие в собственном смысле – добровольно принесшие жертву идолам, от тех, кто сделал это под пытками. Третий разряд составляли либеллатики – лица, купившие справку о принесенной жертве, хотя жертву и не приносили. Среди духовенства выделялись еще и те, кто добровольно выдали священные книги гонителям для сожжения – традиторы. Все эти категории падших различались только по срокам, установленным им для покаяния. Отступничество в любой из названных форм полностью закрывало человеку возможность пребывания в священном чине.

«Сергианство» перевернуло церковное сознание, занявшись прославлением падших, как «особо мудрых» и «безкровных мучеников», и понося подлинных новомучеников как политических преступников. Если Древняя Церковь прославляла исповедников и принимала падших, давая им возможность покаяния, то советская церковь именно падших поставила во главу свою, отвергнув покаяние и уча ориентироваться не на лучших, а на худших.

В этом же ряду извращений церковного сознания, подбирающего себе дурные примеры для оправдания греха, стоит и вопрос о сходстве византийского сервилизма с советским «сергианством». Думается, мы уже показали необоснованность худого прецедента, как такового. А теперь время рассмотреть, во всем ли корректно сравнение грехов греческой иерархии и советской.

Византийский сервилизм

Действительно, история Византии показывает немало примеров человекоугодия и раболепства архиереев перед василевсами и их сановниками. Нередко служители Церкви попустительствовали весьма грубым и грязным грехам тех, кто носил багряницу, часто угождали паче человекам, нежели Богу. Хотя справедливость требует признать и немалое число случаев и противоположного поведения истинных архиереев, мужественно противостоявших нарушителям евангельского закона, невзирая на лица, невзирая на опасности для самих себя. В наших святцах вписаны именно эти святители, начиная с Амвросия Медиоланского и Иоанна Златоуста, не убоявшихся изгнания и даже смерти за правду Божию. И здесь важно не количественное соотношение тех и других (пусть даже на одного исповедника приходилась сотня человекоугодников), а принципиальное отношение Церкви к тем и другим. И вот мы видим, что Византийская Церковь прославляла именно исповедников, изгнанных правды ради, будь ли то святой Златоуст, или, например, патриарх Николай Мистик (906-911 г), обличивший царя Льва Философа за незаконный четвертый брак, не говоря о множестве архиереев, пострадавших от еретиков за чистоту веры. Сервилизм в Византии был терпим и широко распространен, но не становился при этом нормой и образцом для подражания. В отличие от советских, византийские иерархи никогда не называли свой сервилизм «безкровным мученичеством» или «спасением церкви», не пытались окружить постыдное явление героическим ореолом. Сервилизм рассматривался как вынужденное, извинительное явление, терпимое лишь при неблагоприятных условиях, которое должно быть уничтожено при первой возможности.

Если быть точным, то сам термин «сервилизм» – раболепство, западного происхождения (от латинского servus – раб). В самой Византии для обозначения подобных явлений употреблялось родное греческое слово: икономия, домостроительство. Термин этот не удачный и не точный, потому что этим же словом обозначается и дело Христово – домостроительство нашего спасения. Византийская «икономия» более означала снисхождение или угождение, в противоположность «акривии» – строгости по правде. Икономией называлось и принятие еретиков в Церковь в сущем сане, и уступки царской власти – вещи довольно разные. Икономия, как синоним сервилизма, касалась именно нравственных вопросов.

Византийская икономия оправдывала свои уступки царям в вопросах нравственных желанием сохранить в неприкосновенности догматическое учение и предание Церкви. И зачастую такие компромиссы были оправданы и неизбежны. Например, патриархи Тарасий и Никифор в конце VIII – начале IX века, хотя и не благословили незаконный брак императора Константина Порфирородного, но и не отлучили его от таинств, опасаясь восстановления ереси иконоборчества, еще только немного приутихшей. Это было в целом разумное, хотя и компромиссное пастырское решение. В то же время ревнители чистоты нравов во главе с преп. Феодором Студитом выступали за более строгое решение по этому вопросу, и патриархи их не трогали.

Было много и других ситуаций, когда подобная политика компромиссов уже не была оправданной, и вызывала большое возмущение в церковном народе, например, когда речь шла не о беззаконных браках, а об оправдании цареубийства или клятвопреступления. Несомненным, однако, является то, что царская власть в Византии главной своей ценностью провозглашала православное христианство, а главную свою задачу видело в его охране и защите. Вера Церкви была верой империи, общество, образование и культура были христианскими, сердцем империи был храм св. Софии. Ради сохранения такого положения византийские иерархи часто шли на уступки царям в вопросах нравственных. Потерпеть ли беззаконный брак царя или превратить его в гонителя, подобного Юлиану Отступнику? Вопрос нелегкий, особенно для епископов, отвечающих за множество вверенных им душ. И разве можно решение таких вопросов в Византии соотнести с сервилизмом советских епископов, угождавших открыто богоборческой власти, поставившей своей задачей ликвидацию религии, как таковой, уничтожение не только Церкви, но и самой веры в Бога? Приглашал ли кто-нибудь М. Сергия благословлять браки Сталина или Когановича? Такие ли уступки требовались от советских епископов? Разве не пришлось им хвалить, благословлять и благодарить ту власть, которая в короткий срок уничтожила сотни епископов, десятки тысяч священников и монахов, миллионы верующих, взорвала и осквернила тысячи храмов и православных святынь, которая с младенчества до старости воспитывала людей в безбожии и богоборчестве и духовно погубила десятки миллионов душ? Сравнивать Византийскую империю с советской властью – значит совершать грубый и абсурдный подлог.

В свое время В. Соловьев упрекал византийских иерархов в том, что они oграничили Православие одними догматами и богослужебным чином, запретив сюда вмешательство императорам, а область морали предоставили их произволу. Эта оценка сильно преувеличена, но во многом справедлива. Действительно, Православие, которое есть благодатная жизнь во Христе и Святом Духе, не может быть ограничено одними догматами и обрядами, и при попрании евангельских заповедей превращается в мертвую форму. Эта опасность серьезно угрожала Византийской Церкви, о чем предупреждал еще св. Симеон Новый Богослов. В конце концов, нравственно ослабленное православие, примирившееся со злом, привело Византию и к догматическим компромиссам в виде Лионской и Флорентийской унии, а затем и к падению самой Византийской империи. Будучи поначалу просто терпимым, затем допустимым, явление сервилизма, или более широко – нравственного минимализма, укоренившись, привело к падению Византии, т. е. было осуждено самим Промыслом Божиим. Поэтому, говоря о том, что византийский сервилизм далеко отстоит от «сергианства», мы не оправдываем и этого постыдного исторического явления. Но как тогда можно оправдывать явление еще более греховное, порожденное самим фактом существования советской церкви?

Восточная Церковь под магометанским игом

Рассматривая положение Восточной Церкви под игом ислама, мы обнаружим гораздо большее сходство с советским периодом истории нашей страны. Первый прецедент отношений с исламской властью подал Иерусалимский патриарх Софроний. В 638 г, после годичной осады Иерусалима он сдал город халифу Омару на определенных условиях. Храмы на святых местах (прежде всего Голгофа и Гроб Господень) оставались во владении Иерусалимской патриархии, половина церквей обращалась в мечети, запрещалась проповедь христианства мусульманам. Христианские храмы, в которые входил халиф Омар, были отобраны мусульманами и обращены в мечети позднее. Впоследствии договор этот многократно нарушался мусульманами, большинство церквей было разрушено. Неоднократно разрушался и самый храм Воскресения над Гробом Господним. И все же договор с Омаром создал некоторую основу для дальнейшего существования Иерусалимской патриархии. Она была признана юридическим лицом, владельцем ряда храмов и участков земли в Палестине, ей было разрешено совершать богослужения, окормлять христиан и даже судить по гражданским делам христианское население. Во внутреннее управление Иерусалимской Церкви магометане в основном не вмешивались, хотя нередко творили внешние насилия и грабежи над христианским населением и духовенством. Самого патриарха выбирал Синод, хотя утверждал его халиф.

Главной чертой этого договора было сохранение земного бытия Иерусалимской Церкви, обеспечение ее легального существования, владение храмами и имуществом, право совершать открытые общественные богослужения. Ценой, которой пришлось платить за это, была не только полная лояльность магометанским властям, молитвы за халифа и его войско, но и что важнее, отказ от христианской проповеди мусульманам и своим чадам, совращаемым в ислам. Арабы же соблазном и насилием переводили в свою веру тысячи христиан – и архипастыри Церкви не смели протестовать против этого, не смели открыто вести противоисламской пропаганды, которая во все времена в исламских странах каралась смертью.

Не следует преувеличивать значения этого договора патриарха Софрония с Омаром. Это был лишь первый прецедент подобного рода. Святитель сдал город на сравнительно почетных условиях, после годовой обороны, так и не дождавшись помощи от Византийского императора Ираклия. Он спасал свою паству от истребления, а святые места от поругания и не мог предвидеть, что православные христиане более уже не будут владеть Святым Градом. Другие отцы Церкви в подобных ситуациях поступали по-другому. Например, блаженный Августин за два столетия до этого укреплял защитников своего города Гиппона, внушая им не сдаваться вандалам-арианам. Гиипон был взят варварами через месяц после кончины святителя. Известно немало случаев, когда святые архипастыри испрашивали чудесную помощь Божию осажденным городам (например, св. Иаков Низибийский в 340 г и др.) Тут многое зависело от обстоятельств, места и времени, а главное, от воли Божией.

Более показателен пример падения Константинополя в 1453 г. Флорентийская уния, подписанная незадолго до того императором Иоанном Палеологом с римским папой, не была принята большинством греков. Поскольку в главном храме св. Софии служил униатский патриарх Григорий, а затем кардинал-митрополит Виссарион Никейский, православные на службы туда не ходили. Они отказались помогать оборонять город и последнему императору Константину Палеологу. Столицу павшей империи защищали наемники-генуэзцы. Уже это свидетельствовало о нежелании православных, отвергших унию, отстаивать свое государство и о готовности их принять власть турецкого султана. Поэтому после взятия Константинополя султан Магомет составил фирман, определявший положение Православной Церкви в Османской империи. Во многом он напоминал договор патр. Софрония с халифом Омаром.

Половина церквей в Царском Граде, в том числе и храм св. Софии, обращались в мечети, остальные оставались в собственности Константинопольской патриархии. Запрещалась проповедь христианства мусульманам, а также противодействие исламской проповеди и насильственному совращению христиан в ислам. При этом патриарх признавался главой христианского народа, и получал право собирать дань и судить по гражданским делам христианское население. В целом гражданские права Константинопольского патриарха над христианскими народами даже увеличились по сравнению с его положением в Византийской империи. Под его власть попали даже славянские церкви Сербии и Болгарии, добившиеся ранее автокефалии, а равно и восточные патриархаты в Сирии и Палестине.

Султан сохранил за собой право утверждать патриарха, которого выбирал Синод. Во внутренние дела Церкви турки не вмешивались, но их внешние насилия над христианским населением и духовенством превзошли жестокости арабов. Были разгромлены сотни храмов и монастырей, сотни тысяч христиан обращены в ислам. Десятки епархий прекратили свое существование.

Османская империя, в отличие от Римской, не была правовым государством. Султан не был связан даже своими собственными законами: он мог дать права, а мог и забрать их обратно. Тем более на местах не существовало устойчивого правопорядка, любой местный паша (областной правитель), любой местный судья (кадий) мог обижать христиан, как хотел. Никто из местных властей не пытался обуздывать толпу фанатиков, которая творила самосуд над христианами в любое время. Ислам уважал только силу. Христиане в Османской империи были покоренным народом, и с ними не церемонились.

Уже в конце ХV века сложилась традиция, по которой патриарх Константинопольский при вступлении в должность платил султану крупную денежную сумму и, кроме того, каждый год платил дань (харач). Султаны постоянно повышали эти суммы, выбирая того кандидата, который больше заплатит. Добившийся титула патриарх, чтобы расплатиться с долгами, вынужден был продавать архиерейские должности. Началась безобразная симония – поставление в сан по мзде. Лучшие из Константинопольских патриархов пытались бороться с этим постыдным явлением, но тщетно, т.к. иноверная власть ему покровительствовала.

Таким образом, управление Церковью не только попало под контроль антихристианской власти, но в ней водворился безобразный порок – симония, многократно анафематствованный Вселенскими соборами. Последствием этого стала деморализация и нравственное разложение большинства высшего духовенства, ослабление веры, отпадение многих тысяч православных в ислам. Константинопольскому патриарху пришлось молиться за султана и его воинство – то воинство, которое несло смерть христианским государствам и народам, разорение христианской церкви, в которое насильно отбирали христианских мальчиков в янычары, обращая их в ислам.

Возникает вопрос: какую же пользу принесло церкви это униженное состояние? Стоило ли ради жалких благ легального существования патриархии быть безмолвным свидетелем физической и духовной гибели тысяч христиан, разрушения храмов, неуклонного угасания православной веры на всем Востоке? Можно ли говорить, что такая политика спасла Церковь, когда от древних патриархатов в Египте, Сирии и Палестине, имевших прежде десятки епархий, осталось лишь по несколько приходов, исчезли древние митрополии в Малой Азии и на Балканах, а в самом Константинополе осталось лишь несколько церквей? Почему Греческая Церковь, по примеру Древней, не ушла в катакомбы и не продолжила духовной борьбы с исламом, но предпочла сдаться в плен и тихо умирать в плену?

Не возьмемся с точностью ответить на все эти вопросы. Можно только отметить соответствие нравственного уровня, духовной ревности и горения Древней Церкви с ее внешним положением. Та Церковь, которая почти три столетия подвизалась в катакомбах, претерпела гонения и мучения, искала лишь Христа и Царства Его, получила, наконец, и признание со стороны земного царства и вышла совершать свое благовестническое служение открыто. Но церковь, ослабевшая духовно и нравственно, отказавшаяся от борьбы за веру, за свое христианское государство, церковь, колебавшаяся между унией с ересью и признанием антихристианской власти, такая церковь, конечно, оказалась неспособной отказаться от легального существования, уйти в катакомбы и вести какую-то духовную борьбу с иноверием. Она могла принять только тот минимум прав, который ей был предоставлен.

Отметим, что на временной оси эпоха порабощения Византийской Церкви исламом отстоит на четырнадцать веков от времен апостольской проповеди и возникновения первых христианских общин на этих землях. Христианство за это время прошло в этих народах период возрастания, зрелости и подошло к своему старению. Не Божественная истина Благовестия утратила свою силу, но люди оказались уже неспособны вместить ее, защищать ее и жить ею. Потому уже взятие Константинополя латинянами в 1204 г и распад Византийской империи многие в православном мipe восприняли как событие апокалиптическое, близкое к концу мipoвoй истории. То ужасающее падение нравов и угасание веры в Византии, которое предшествовало этому событию, и о котором повествуют современники (например, Никита Хониат), способно поразить всякое воображение. Mipoвaя история еще продолжилась, но история Константинополя как Нового Рима завершилась. Турецкое иго только усугубило те язвы, которые открылись ранее в поздне-византийский период, и принесло новые болезни, но отнюдь не исцеление. Поэтому ссылаться на этот период в истории Церкви как на пример для подражания православному человеку по совести невозможно.

Итак, турецкое иго принесло Восточной Церкви новые духовные болезни и поставило ее в тяжкие условия, суть которых сводится к следующему:

1) отказ от проповеди Евангелия внешним и отказ от защиты чад Церкви, совращаемых в ислам;
2) признание и благословение антихристианской исламской власти со всеми ее действиями;
3) признание власти султана над церковью в лице патриарха, которого султан назначает и смещает, а также может принудить к определенным действиям, противным христианской совести;
4) противоканонические порядки в церкви, прежде всего симония, получившая силу обычая;
5) ликвидация богословской школы, угасание монашества, общий упадок веры и нравов;
6) низведение православия на уровень одного из признаков национальной самоидентификации, бытовых особенностей и обрядов («православие – это то, чем мы, греки, отличаемся от турок, итальянцев и армян»).

Итак, сходство между советским «сергианством» и под-турецким сервилизмом есть? Несомненно, так, по крайней мере, с внешней стороны. Но существует и важное внутреннее отличие. Под-турецкий сервилизм, как углубление византийского, есть в целом состояние более вынужденное. Восточная Церковь под турками есть церковь плененная, жестоко подчиненная, вынужденная идти на значительные компромиссы, но в то же время не сорадующаяся гонителям, не сотрудничающая с ними. Не у всех есть силы стать исповедниками, но почти все боятся стать отступниками и переступить последнюю черту, из-за которой уже не будет возврата. Да и сама эта черта обозначена ясно: отказ от Христа и переход в ислам. Такому положению плененной церкви в нашей истории ХХ века более всего соответствует период Тихоновской церкви 20-х годов, но не Сергиевской. Последняя раскрыла в себе некоторые принципиально новые стороны, о которых речь впереди.

Греческие христиане времен турецкого ига иногда допускали отречения, подобно апостолу Петру, но потом и горько оплакивали их, подобно ему же. Лица, подобные Иуде Искариоту, встречаются там редко и вызывают всеобщее омерзение. Наиболее яркий пример того, до какого рубежа могли отступать иерархи той эпохи, показал патриарх Григорий V (1811-20 гг). Когда началось греческое восстание 1820 г, султан потребовал, чтобы патриарх анафематствовал повстанцев, как дерзнувших восстать против его «богоустановленной власти». Патриарх выполнил это требование, и во всех церквах зачитали эту анафему. Но вслед за этим пришли к патриарху чиновники султана и потребовали, чтобы он отрекся от самой своей веры. Святитель дал достойный ответ: «напрасно трудитесь, христианский патриарх умирает христианином». За это он был предан на растерзание толпе турок, которые после побоев, повесили его на воротах патриархии. После его убиения турки предали смерти в разных местах еще около 80-ти епископов и сотни священников, подражавших подвигу своего патриарха. (Естественно, что согласившиеся на переход в ислам никогда бы так не пострадали.) Здесь мы вновь видим черты церкви тихоновской, но не сергиевской.

Много примеров достойного покаяния и исповедничества дает нам Афонский патерик. В нем сохранилось много примеров мученичества, явленных монахами и мiрянами. Некоторые из них перед этим по слабости или по неразумию перешли в ислам, но затем загладили свой грех скрытым глубоким покаянием и открытым торжественным исповеданием и мученичеством. Вызвать на себя гнев мучителей было несложно: требовалось только во всеуслышание возгласить, что Магомет есть лжепророк. За такое преступление в исламских странах всегда (и до ныне) полагалась смертная казнь. Характерна при этом реакция всей христианской Церкви. Она открыто молилась за исповедников, поддерживала их в заключении, никогда не посмела бы отрекаться от них как от нарушителей существующего гражданского закона. После же мученической кончины, погребение и прославление новоявленных святых было также явным для всех христиан. Все брали исповедников Христовых за образец для подражания.

Важной чертой церковного сознания этой тяжелой эпохи было понимание тяжести греха отречения и других противных совести требований исламской власти. Многие, отступившие от веры и не дерзнувшие на мученичество, удалялись в монастыри и там всю жизнь несли тяжелые покаянные труды. Был разработан чин принятия падших через вторичное миропомазание. В монастыри же удалялись иерархи, низложенные турками или вынужденные оставить свои кафедры. Отступничество от Христа воспринималось в целом, как тяжкий грех, а не как особая мудрость или тем более «безкровное мученичество».

В этом важное отличие плененной турками Греческой Церкви от советской. Советская церковь принципиально отреклась от своих исповедников, объявив их государственными, политическими преступниками, а свою поддержку безбожной власти рассматривала не как грех, не как вынужденное действие, а как добродетель, как свое «патриотическое служение», как спасение Церкви. Греческие иерархи, допускавшие компромиссы с исламской властью, явили и множество примеров подлинного покаяния. Про сергианских епископов мы до сего дня не знаем ни одного подобного примера, чтобы кто-нибудь из них гласно покаялся и добровольно удалился на покой ради трудов покаяния.

Сервилизм советский

Исторических исследований о сергианстве существует уже достаточно много. Нет смысла повторять подробно историю советской церкви. Для нашего краткого сравнительного анализа мы отметим лишь главные черты. Итак, чем советский церковный сервилизм качественно отличался от византийского и греческого?

Пожалуй, самое главное отличие, кроме всего, что уже было нами отмечено, заключается в том, что с самого начала, с самой своей пресловутой Декларации 1927 г, М. Сергий сознательно вел свою Церковь на раскол. Не принято обращать внимание на самые простые и ясные факты. Компромиссы греческой иерархии никогда не вызывали церковного разделения. Духовенство и народ понимали своих иерархов, и это выразилось в том, что Греческая Церковь оставалась единой и под турецким игом. Единство было и в Русской Церкви под водительством патриарха Тихона. (Низкое поведение кучки церковных обновленцев, явных предателей, не в счет, ибо церковный народ их не поддержал). В Декларации М. Сергий просит всех несогласных с ним собратьев отойти от него и не мешать ему спасать Церковь. Говорящий такое предвидит раскол и все-таки сознательно на него идет.

Добавим к сему и тот факт, что М. Сергий все-таки незаконно восхитил первосвятительство в Русской Церкви. Не все его современники, тем более, не все историки, сумели оценить важность этого факта в том историческом контексте. Между тем, это вопрос более важный, чем просто выполнение формального правила. Здесь неприменимо простое суждение: М. Петр удален в тюрьму, значит, первосвятительство переходит к следующему свободному архиерею. Налицо был первый шаг к отречению от своих исповедников. Попавший в тюрьму становится автоматически ничего не значащим в церкви лицом. А входящий не дверью, прелазящий инуде, объявляет себя первым пастырем. Конечно, это был еще один сознательный шаг М. Сергия на пути к расколу. Отметим, что М. Кирилл, отказавшийся от поступка, подобного тому, который сделал М. Сергий, объяснил свой поступок именно радением о единстве Церкви, сказав мучителю так: «вы не пушка, а я не бомба, чтобы взорвать изнутри нашу Церковь».

И, наконец, закрепил раскол в Русской Церкви опять же сам М. Сергий, запретивший в служении несогласных с ним епископов и священников, как внутри страны, так и за рубежом (на что он, естественно, права не имел). Более того, он не ограничился запретом, а объявил все таинства православных вне своей юрисдикции безблагодатными.

Такие деяния в собственно церковном управлении уже не попадают под термин «сервилизм». Это нечто худшее. Это не «икономия», а «анти-икономия», не строительство дома, а его сознательное разрушение.

Кроме того, вмешательство советской власти во внутрицерковные дела совершенно не сравнимо с вмешательством исламской власти. Не только все архиерейские должности были под полным контролем КГБ, не только все назначения духовенства, не только каждый воспитанник семинарии, но и просто каждый приход подвергался такому же унизительному контролю, причем трехстороннему. В каждом приходе знали, кто именно следит за проповедью, за богослужебной жизнью, за финансами, – со стороны КГБ, милиции, местного исполкома и финансовых органов. Выборы церковного актива («двадцатки») тоже полностью контролировались. Как говаривали в то время, без «уполномоченного» нельзя было кусок мыла для нужд храма купить.

Если в Греческой церкви под турками процветала симония, то в советской церкви помимо этого порока вырос новый, еще более отвратительный: сотрудничество с тайной полицией антихристианского режима. Касалось это опять-таки не только епископата (о чем в свое время было достаточно много скандальных разоблачительных публикаций). Это касалось и части духовенства, и практически всех приходов. Везде доводилось подмечать постоянных прихожан, которые, бывая в храме часто и выстаивая службу до конца, обнаруживали при этом явную холодность к религии, к самому содержанию богослужения, зато периодически мелькали в стенах исполкома. Греческая Церковь все-таки не знала этой обстановки всеобщей слежки, доносительства, подозрительности. Каждый советский гражданин, решивший посетить храм более раза в год, должен был быть готов к тому, что про это будет известно там, «где положено». И всякий, кто застал времена советской церкви, едва ли решится всерьез опровергнуть сказанное здесь о тогдашней церковной обстановке.

Особую важность приобретает сравнение внешней церковной политики плененной Греческой церкви и церкви советской. Напомним, что греческие иерархи, вынужденно признавая власть султана, своими симпатиями тянулись в сторону православных русских царей. Пусть эти симпатии были не совсем безкорыстны. Более безкорыстной была, пожалуй, получаемая ими материальная и дипломатическая поддержка со стороны Москвы. Но, тем не менее, эти симпатии греков к России выражались ими и гласно, и в определенных действиях в пользу Русской Церкви и Русского Царства.

Многократно приезжая в Москву, греческие епископы, в том числе и патриархи, публично исповедовали Русского Царя главным ктитором Восточной Церкви и защитником угнетенных христиан. Само утверждение за великим князем Московским Иоанном Грозным царского титула не могло состояться без участия восточных иерархов. Благословенная грамота, в которой Московский Государь признавался царем, законным наследником византийских василевсов и покровителем всех православных христиан, была получена в 1560 г за подписями четырех восточных патриархов и еще 32-х епископов. Константинопольский патриарх Иеремия в 1589 г благословил учреждение на Москве патриаршества и возглавлял интронизацию первого московского патриарха Иова, а Иерусалимский патриарх Феофан в 1619 г – интронизацию патриарха Филарета (Романова). Этот же патриарх Феофан восстановил в Западной Руси православную иерархию, которая прервалась там по случаю Брестской унии. Восточные иерархи многократно участвовали в хиротониях и интронизациях русских патриархов, коронациях царей и всем этим укрепляли авторитет Русской Церкви и Русского Царства. При этом они молили русских царей быть освободителями христиан Востока, т. е. исповедовали, что их идеалом была власть православных самодержцев, а не всякая наличная «власть от Бога».

Каковы же были действия советской церкви за рубежами отечества? Отметим лишь три главные и общеизвестные деяния.

Во-первых, это миссия М. Николая (Ярушевича) и других деятелей МП по обману русской эмиграции и заманиванию русских людей в СССР, где якобы началось православное возрождение. Многие вернувшиеся заплатили за этот обман своей свободой и даже жизнью. Нельзя сказать, что советские эмиссары совершенно не предвидели, куда будут направлены агитируемые ими репатрианты. Напротив, они это прекрасно знали. Знали, и нарушали шестую Божию заповедь достаточно сознательно.

Во-вторых, следует сказать об открытии приходов Московской Патриархии в самых разных странах. Канонического основания для такого деяния никак невозможно придумать. Если создание Русской Зарубежной Церкви имело такие основания (например, 39 правило Шестого Вселенского собора, о котором мы уже сказали и указ Патриарха Тихона и Высшего Церковного Совета е 362), то создание параллельных структур Московского патриархата в странах рассеяния было совершенно не каноничным и имело только одну цель: помогать советской власти и далее разлагать русскую эмиграцию. Ведь ни для кого не было секретом, что эти приходы сделались филиалами советских спецслужб, что, по самой меньшей мере, способствовало нагнетанию в среде эмиграции атмосферы доносительства и подозрительности – точно так же, как и на родине.

В-третьих, отметим вступление Московской Патриархии в экуменическое движение. У этого вопроса есть две стороны. Первая сугубо церковная: допустим ли в принципе, а если да, то в какой мере и в каких формах, диалог Православной Церкви с инославными христианами и иноверными религиозными деятелями? На этой стороне мы не станем подробно останавливаться. Важнее была другая, церковно-политическая сторона вопроса. Экуменическая деятельность МП, помимо предательства чистоты веры, имела более важную политическую задачу: на весь мip оправдать советский режим, всемерно подтвердить ложь советской пропаганды о свободе совести в СССР. Тем самым советская церковь становилась активной помощницей идеологического отдела компартии. Через экуменическое движение советская церковь обличала всех зарубежных врагов советской власти, защищала всех ее друзей. Но при этом не только не позволяла иностранцам поднять вопрос о преследовании религии в Советском Союзе, но и вообще не заступалась за гонимых христиан любой конфессии в какой угодно стране. В целом же экуменическое движение второй половины ХХ века, в том виде, как оно реально было представлено, вело не к объединению религий, а к разложению всякой религиозности вообще, кроме разве что демонических культов. Экуменизм помогал расчищать религиозную площадку для строительства нового мipoвoгo порядка. Реальную пользу экуменическое движение приносило лишь атеистам, гуманистам, да еще и пресловутым меньшинствам. И, конечно, экуменисты МП тоже прекрасно это понимали. Понимали, и продолжали свою работу.

Итак, сравнение внешней церковной деятельности плененной Греческой церкви и советской тоже выглядит явно не в пользу последней. Это сравнение наиболее ярко. Именно в своей заграничной деятельности «сергиане» в самом прямом смысле слова запятнали свою совесть кровью братьев. И при этом до сих пор они кричат в лицо отошедшим от них, что грех откола от МП не смывается мученической кровью. А сама мученическая кровь с рук их отцов чем смывается в таком случае?

Подведем итоги

Итак, мы считаем Греческую церковь под турецким игом церковью плененной. В отличие от старообрядцев мы не считаем ее ни еретической, ни отступнической, ни безблагодатной, но в отличие от апологетов «сергианства», не считаем ее и во всем достойной подражания. Признавая благодать ее таинств, почитая ее мучеников и подвижников того времени, мы не оправдываем вошедший в обычай сервилизм ее иерархии, систематическое нарушение ею евангельских заповедей и канонов Церкви.

Но окончательный ответ на вопрос: совпадает ли советское «сергианство» с под-турецким сервилизмом, дало лишь наше время. Если бы «сергианство» было состоянием плененной церкви, вынужденным, недобровольным и тягостным, порожденным внешним насилием, то, получив 15 лет назад полную свободу и множество разных прав, а также используя антикоммунистические настроения 1990-х годов в обществе и в прессе, Московская Патриархия имела все возможности переоценить свой исторический путь, осудить преступления своих родоначальников, подняв тем самым свой авторитет в церковном народе и в обществе. Можно было начать с нормального в таких случаях покаяния, тем более что оно было бы выгодно освободившейся от плена церкви. Но этого не произошло, ибо покаяние всегда представляется невыгодным для нераскаянных грешников. Между тем, как Сербский патриарх Герман, Болгарский патриарх Максим и Румынский патриарх Феоктист, все трое публично покаялись в сотрудничестве с коммунистическими правителями, в своем сервилизме, только Московские иерархи, родоначальники коммунистического сервилизма не последовали их примеру.

Греческая церковь, как мы видели, через 400 лет после своего пленения смогла «сдать экзамен на исповедничество» в начале XIX века, советской же церкви даже семидесяти лет вполне хватило для достижения состояния полной нераскаянности. Наверное, тут есть о чем подумать.

И если раньше свободный голос Зарубежной Церкви, проникавший в Россию и заставлявший задумываться многих православных в отечестве, вынуждал также и иерархов МП, как-то выкручиваться и оправдываться, хотя бы изредка, то теперь ситуация изменилась. Предательство иерархов Зарубежной Церкви во главе с М. Лавром среди прочего дало возможность бывшим советским церковникам не только полностью замести свои следы, не только затереть или подчистить страницы исторической летописи, но и написать их заново, прославив как геройство позорные деяния своих отцов и свои собственные. Ответственность за это перед церковным народом и историей в равной мере несут и московские, и зарубежные «сергиане».

Узаконенное, одобренное прошлое всегда будет служить основой для настоящего и будущего – для того-то оно и узаконивался. И вот мы видим, как союз Московской патриархии с современной властью все углубляется, причем направляющим является, естественно, сама безбожная власть, а союз этот становится все более добровольным и тесным. Крепнет также союз с экономической властью – с «возрождающимся купечеством», а какие именно лица его представляют, объяснять российскому читателю нет необходимости. К духовным язвам советского периода добавились новые, воспринятые не по насилию от властей, а совершенно самостоятельно. Это и развращение нравов, и лже-старчество, и массовые психозы прелести, духовнические извращения, борьба за канонизацию сомнительных личностей и т.д. Обо всем этом, о проявлениях современного «нео-сергианства», мы писали много и повторяться не станем (см. напр. статью «Нео-сергианство». "Успенский листок". М 50 [Приводитпся ниже - ред]).

НЕО-СЕРГИАНСТВО

Явление, именуемое в современной церковной жизни нео-сергианством, находится в органической преемственной связи с историческим сергианством, хотя и отличается от него. В это многоплановое явление входит и идеология, и мораль, и церковная организация, и пастырство, и особые понятия о святости, и специфическая духовная жизнь, и государственные идеалы, и отношения церкви с миром. Осмотренная со всех этих сторон мощная система официального православия (Московской патриархии) во множестве разнообразных граней обнаруживает некое всесвязующее единство, имя которому и стоит в заголовке нашей статьи.

За три четверти века сергианство прошло долгий путь и ныне превратилось в нечто устойчивое, цельное и значимое. Это уже не просто факт предательства частью епископата церковной свободы, а сергиане не суть только некие узурпаторы духовной власти над малоосведомленным простым народом. Сергианство оформило и сцементировало действительно единый церковный организм, связав всех членов не только внешней дисциплиной, не только экономическими отношениями, но и общими идеалами, общей моралью и духовностью, общим преданием и традициями. Не приходится уже мечтать о покаянном обращении к Истине не только большинства членов этой системы, но и какой-то значительной части "простых верующих". Все, что нарушает сергианскую традицию, противоречит нео-сергианским идеалам, не вписывается в неосергианскую духовность – не будет принято людьми этой системы. Почему представление о нео-сергианстве, как о каком-то "плене церкви", несвободе церкви, вызванной зависимостью от государства – положения, частично верные в приложении к историческому сергианству,– совершенно неприменимы к сергианству новому. Нео-сергианская система потому и является устойчивой, что ее идеология, нравственность и духовность, восприняты множеством людей добровольно и уже стали за семь десятилетий церковной традицией, отождествляемой с православием.

1. Идеология, как оправдание предательства

В основе возникновения сергианства лежал определенный ответ на главный вопрос ХХ века: каково должно быть отношение церкви к богоборческой революции и победившему в России антихристианскому режиму? Сергианство с самого начала отвергало духовный смысл революционного переворота в России, объявляя его событием только политическим, не затрагивающим основ церковного бытия. В официальных выступлениях и печатных трудах сергианские лидеры более полувека восхваляли большевицкий переворот и режим, как якобы осуществление народных чаяний, создав таким образом целое "богословие революции" Созданная большевиками сергианская патриархия с самого начала играла пропагандную роль, рекламируя коммунистический режим устами своих пастырей и скрывая от мира масштабы гонений на христианство. Отказ от свидетельства о Христе и лже-свидетельство в пользу врагов Христовых были первыми признаками сергианства.

Вторым признаком стало предательство братий в угоду тем же гонителям. Известно, что епископат и высшее духовенство МП подбирались и формировались спецслужбами режима, причем признаком лояльности служила для всякого кандидата подписка о сотрудничестве с этими "органами" Часть давших эту подписку была из числа "сломавшихся" под страхом репрессий, но часть пошла в услужение гонителям по прямому расчету выгод своего нового положения. Круговая порука на общем грехе такой "подписной лояльности" прочно связала весь высший эшелон МП, который и определял систему духовного образования и пропаганды.

Таким образом, основу сергианской системы составили падшие во время гонений вместе с сознательными предателями. Их стержневой греховный поступок, по сути, и заключал в себе ответ на вопрос об отношении к богоборческой революции. Сергианская идеология родилась из желания оправдать это состояние падения, представить его не грехом, требующим покаяния и исправления, а наоборот, чем-то похвальным. В нео-сергианстве уже прочно утвердилось и вошло в традицию учение об "особой мудрости" основателя советской патриархии Митр. Сергия (Страгородского) и его сотрудников. А в последнее время термин "особая мудрость" все чаще заменяется словами о "безкровном мученичестве", исповедничестве и великом мужестве первого советского патриарха, который вместе со своим окружением спас церковь от гонения. В сергианском понимании других путей для спасения церкви не было, и для другой линии поведения церковных пастырей, кроме сотрудничества с гонителями, также не было оснований. Поэтому с такой решительностью все сознательные сергиане, не только иерархи МП, всегда отвергали призывы покаяться в сергианстве, как нечто абсурдное. Сергианство, получив такое идеологическое обоснование и религиозное освящение сделалось грехом нераскаянным. И если "классическое" сергианство резко и неприязненно встречало всякое упоминание об исповедничестве в советские времена, то нео-сергиане представили всех своих предшественников именно исповедниками и борцами за сохранение законного церковного управления. Путь же нелегальной, катакомбной церковной жизни по-прежнему отвергается, как "сектантство" и "раскол", вызванный узостью, фанатизмом и нетерпимостью. Именно в таком пропагандно-идеологическом ключе следует воспринимать лицемерную "массированную" канонизацию Новомучеников и Исповедников Российских, проведенную на Соборе МП 2000 года. Эта канонизация не только не подвергла ревизии само явление исторического сергианства, но и сделала все возможное для затушевывания сути подлинного исповедничества, для стирания в сознании людей всяких граней между пострадавшими за свободу Церкви от гонящей власти и теми, кто предал эту свободу и сотрудничал с гонителями. Те и другие внесены в один и тот же список.

Замешанная на таких дрожжах сергианская идеология претерпевала своеобразное развитие и на сегодняшний день представляет из себя причудливое сочетание либерально-демократических и национал-большевицких элементов. "Верхи" патриархии последние двенадцать лет официально приветствуют ценности гуманизма, поддерживают строительство в России либерально-буржуазного общества и мировую интеграцию. Выражается это не в прямой проповеди идеалов какого-нибудь "Гуманистического манифеста", а в поддержке всех основных начинаний существующей светской власти, с принятием за чистую монету всех ее пропагандных мероприятий, или по-современному пиар-акций. Таким образом, высшие эшелоны МП добиваются для себя достойного места в строящейся системе глобального мира, убеждая всех, что встраивание в новый мировой порядок вполне сочетается с православием.

"Низам" же патриархии, не желающим так откровенно принимать космополитические идеи и начинания, оставляется "патриотическая" идеология национал-большевизма. Это наше название достаточно условно, мы понимаем под ним не совсем то, что проповедывали в свое время Сталин и Жданов. Но трудно подобрать точный термин, который бы обозначил сложившуюся мешанину разнородных и разнокачественных понятий, которая в патриархийных изданиях приняла характер чего-то цельного и повторяющегося. Сюда включается и неумеренное жидо-масоно-ведение, прямая апология "православного сталинизма", сильно искаженный монархизм, с примесью идей дореволюционного черносотенства и зарубежного евразийства. В этой идеологической эклектике привлечено и по-своему переработано немало исследований достойных авторов прошлого, у которых заимствовано немало отдельных здравых идей. Важно то, в какие современные формы залит добрый расплав наших предшественников и учителей. Характерными чертами этой идеологии является повышенно-критическое отношение к дореволюционной России, как якобы насквозь "промасоненной", резкое неприятие Белого Движения и самых его идеалов – по этой же причине, а также явная симпатия к сталинскому режиму, якобы возродившему Россию на новом историческом этапе. Общим знаменателем обоих идеологических направлений (и либерального, и "национал-большевицкого') является оправдание советской системы, советского периода истории. Оправдание это, конечно, имеет определенные рамки, отличаясь от советских идеологических штампов и оценок современных коммунистов; но тем не менее, враждебное отношение к тем, кто советскую систему не принял, или даже пытался с нею бороться, остается характерным общим признаком современной патриархийной идеологии в любом ее варианте. Общим является также в целом благожелательное отношение к нынешнему режиму в России, как якобы законному наследнику российской государственности. Здесь тоже возможны варианты, начиная от прямых восхвалений и кончая сказками о личном православном благочестии президента, которому только "не дают развернуться".

В нео-сергианской идеологии отсутствует ключевое противопоставление Христос – антихрист, отсутствует понятие эпохи апостасии. Вместо этого рассуждение ведется в понятиях современных секулярных идеологий, используется современный политический язык. В нео-сергианской идеологии нет ощущения приближающегося конца мировой истории и трезвой оценки современного этапа цивилизации. И патриархийные либералы, и в каком-то смысле даже "консерваторы" уверены в земном светлом будущем, хотя и представляют его себе каждый по-своему. Одни видят Россию органической частью новой мировой системы, другие в центр упований ставят предсказания о восстановленном царстве, причем ожидают этого кратковременного земного царства с большим упованием, нежели откровения Царства Небесного. Таким образом, с обеих сторон выдвигаются необоснованные хилиастические мечтания, которые среди многого прочего способствуют формированию благоприятной атмосферы для завершения строительства мирового порядка антихристовыми силами.

2. Понятие о церкви, как о строго централизованной системе

Исторически Московская Патриархия возникла в результате легализации церковного управления из подобранных чекистами людей вокруг Митр. Сергия. В течение многих десятилетий именно этот центр, и никто другой, определял всю политику МП и подбирал церковные кадры. Жесткая централизация и полный контроль советской церкви (как части всей общественной системы) исключали всякие проявления соборности, любое влияние церковного народа. Сергианская апологетика именно этот центр управления и называла "церковью" и за спасение его прославляла Митр. Сергия. Восстановление Сталиным патриаршества в 1943 г. и сопровождавшие это агитационные мероприятия придали этому центру определенный мистический ореол. Ныне в нео-сергианстве церковь мыслится не иначе, как в связи с личностью патриарха. "Благо или польза Церкви" – это благо патриарха и его окружения, "вред Церкви" – соответственно, то, что неугодно возглавителям. Такое положение, само по себе достаточно банальное, сформировало взгляд на церковное единство, как на высшую нравственную ценность вообще. Нарушение единства Церкви – самый страшный, чтобы не сказать: вообще единственный, церковный грех. Осудили некоторые духовники известный визит патриарха Алексия в собрание американских раввинов. Но за что осудили? – "Он подает повод к расколу". Осудили нововведения известного священника Георгия Кочеткова. Опять за что? – За нарушение церковного единства. Осуждают противников введения новых паспортов или переписи населения. Постоянно тот же припев: провоцируют раскол. Имеет ли то, или иное церковное действие само по себе какое-то значимое духовное содержание, погрешает ли оно против Бога или души ближнего, – такие соображения имеют второстепенное значение по сравнению с этим главным. И против наличных (или даже потенциальных) "раскольников" считаются принципиально оправданными все средства: клевета, прещения, административные и судебные преследования, провокации, расправы с помощью властей или наемников, – насколько те или иные действия доступны и целесообразны на данном этапе.

И если покушение на церковное единство рассматривается, как самое тяжкое обвинение, при котором обвиняемому не помогут никакие личные добродетели, то и наоборот, поборникам единства, лицам, надежно проверенным в церковной системе, позволяется все, и им не повредят никакие, даже самые тяжкие нравственные преступления. В таком понятии о церковной организации МП полностью копирует римский католицизм с его культом папы и жесткой церковной монархией. Часть идеологов МП не стесняясь исповедуют себя "клерикалами" и "церковными монархистами", борцами за права церковной организации и духовенства. Патриарх мыслится уже не как первый среди равных, а как именно епископ над епископами, официально не наделенный пока еще разве только папской непогрешимостью. В соответствии с этим расширяются претензии функционеров МП на особое положение в обществе и государстве, на все новые права и привилегии. Например, показателен ответ патриархийного Митр. Гедеона коммунистическому лидеру, что, по его представлениям, Россией должен править патриарх на правах регента. И это не пустые слова. В последние десятилетия патриархия фактически добилась положения государственной церкви, имеющей монополию на православие и претендующей на лидерство во всей религиозной жизни страны. Заключив соглашения со всеми силовыми министерствами, со многими ведомствами и почти со всеми губернаторами об особых отношениях (помимо взаимодействия, предусмотренного в рамках законодательства), патриархия приобрела огромную административную силу. Накопив притом значительные денежные средства (путями различной сомнительности), МП стала прочной ногой среди новоявленной финансовой элиты. Эти доходы позволяют ей содержать свои средства информации и в принципе дают возможность для широкой миссионерской деятельности. Суть дела, однако, в том, что евангельская проповедь и реклама своей организации – это разные вещи. И любой человек, знакомый с российскими СМИ, сам может составить представление о патриархийном миссионерстве, его содержании, направленности и качестве. Думается, здесь не требуется наших подсказок.

3. Современная церковно-государственная "симфония"

Сергианство возникло, как попытка части иерархии выжить среди гонений путем полного подчинения гонителям и лже-свидетельства. Сергианство декларировало свою полную идейную солидарность с богоборческим государством: "ваши радости – наши радости" В результате высшая церковная иерархия стала частью советской номенклатуры, усвоившей ее жизненные правила и нравственные стороны.

В самом начале 1990-х годов система МП вышла из прежнего подчиненного положения и получила много новых прав и возможностей. При этом ее прежняя связь с государством не только сохранилась, но и усилилась. Никакого "отделения церкви от государства", которого можно было бы ожидать от предоставления церкви свободы, отнюдь не произошло. В этом церковно-государственном альянсе значительно увеличилась доля "церковной составляющей" и понизилась доля государственной. Несмотря на открывшиеся возможности, патриархийное руководство не сделало ничего существенного, чтобы как-то обозначить православное христианское влияние в общественной жизни. Нынешнее государственное законодательство, система образования, общественная мораль и массовая культура основаны на самом откровенном антихристианском гуманизме. И со стороны руководства МП до сих пор не было предпринято никаких действенных мер, с целью хотя бы как-то повлиять на это положение, или даже только дать происходящему принципиальную оценку. В первые семь лет "ельцинизма" были слышны только привычные с советских времен одобрения властей. В последние годы прозвучали и некоторые критические ноты в адрес отдельных политиков, представителей системы образования, культуры и средств информации. Но вся эта критика исходила от отдельных и не ведущих церковных служителей. Нигде высшее руководство МП не осудило "инженеров общественного сознания", как единую, хорошо отрежессированную антихристианскую систему, потому что такая декларация автоматически лишала бы церковь государственного покровительства и ставила бы ее в положение некой частной, пока еще терпимой организации. Между тем, государственный статус церкви и широкие льготы ей от властей и общества оправданы лишь в случае возможности доброго христианского влияния пастырей на общественную жизнь. Если церковь не способна оказать такое влияние, она, по крайней мере, не имеет морального права пользоваться предоставленными ей от этого государства льготами, имущественными и юридическими правами. Если общество евангельской проповеди не приемлет, то почему церковь с легкой душой принимает от этого общества мзду и молчаливо поощряет безнравственность этого общества?

Уже лет пятнадцать в бывшем советском культурном пространстве ведется хорошо отлаженная открытая и назойливая проповедь разврата, насилия, садизма, ложной духовности и почти неприкрытого сатанизма. В ряде стран, с более религиозным населением католическому духовенству или исламским лидерам удавалось добиться законодательных запретов и ограничений на такую деятельность. Если церковь не в силах добиться от государства подобных законодательных мер, то она обязана, по меньшей мере, не иметь с лидерами такого государства дружественных отношений. И ничего отдаленно похожего на подобные протесты не было слышно от возглавителей МП, хотя масштабы проповеди разврата таковы, что общество уже несет от него ощутимые демографические потери (наркоманы, пьяницы, проститутки, жертвы насилия и проч., не говоря о разрушенных семьях и брошенных детях).

Нынешнее положение МП можно кратко охарактеризовать так: государственная церковь в антихристианском государстве. Это партнерство двух систем, государственной и церковной в общем деле строительства нового мирового порядка. Нынешняя система официального православия не столько зависит от государства, сколько от международных центров глобализации, от которых зависит и само государство. Потому и власти РФ, и власти МП могут делать вид, что они являются самостоятельными партнерами по отношению друг к другу, но при этом те и другие зависят от мировых хозяев.

Занимая в системе церковно-государственных отношений место исторической Русской Церкви, МП создает видимость какого-то возстановления православия, подобно тому, как и светская власть постоянно внушает обывателю, что все российское государство и общество только и делает, что возрождается и движется к процветанию. Единственное, чему патриархия научилась на деле, без показухи – это устранению самых разных конкурентов на религиозном поприще, опять же с помощью государственной власти. В целом же для строителей нового мира МП пока еще полезна для имитации церковного возрождения и прикрытия прямо противоположных процессов в обществе и народе.

4. Новая мораль нео-сергианства

В результате долговременного сотрудничества с богоборческой властью и дальнейшего сожительства с антихристианскими политическими силами в МП сформировалась новая мораль. В ее основе лежит двойной стандарт: одни принципы для проповеди, совсем другие принципы служат реальными жизненными ориентирами. Прихожанам и "гостям храма" вяло и монотонно повторяются общеизвестные библейские заповеди. Между тем, внутренняя жизнь иерархии и большой части духовенства строится на других основах, порой прямо противоположных. Например, кто не слышал в патриархийном храме проповедь с критикой сребролюбия, сказанную, положим, на евангельское чтение о богатом юноше. А образ жизни самих проповедников (скажем мягко) зачастую сильно отличается от преподанного здесь Христом нравственного урока.

Большой разрыв вводится между личной и корпоративной моралью. Что отдельному человеку делать нельзя, то вполне допустимо для церковной организации. Это касается и добывания материальных средств, и различного рода лжи (начиная с "Декларации радостей" и далее везде), и отношения к недругам. Личная гордость – грех, церковная – добродетель. Такое разделение очень удобно во всех тех случаях, когда свои личные интересы удается подвести под прикрытие церковных.

Следует особо упомянуть о половой распущенности в среде епископата и духовенства МП, которая давно уже стала секретом Полишинеля и была отражена в СМИ целым рядом громких скандальных разоблачений. Не желая здесь касаться какой-либо конкретной информации, подчеркнем только, что проблема нецеломудренного и даже сексуально-извращенного духовенства является одной из главных в МП. Лица, которые по церковным канонам (именно по 7-й заповеди) безоговорочно не могут быть священнослужителями, составляют в духовенстве МП очевидное большинство. Это ставит под вопрос возможность признания совершаемых ими таинств. Но, не торопясь давать ответ на такие вопросы, отметим, что на благодатность пастырского окормления, на духовническую совесть, на способность к пастырскому состраданию грешникам, грязные пятна на судьбе священника имеют огромное влияние. Даже несмертные прегрешения по этой части соделывают священника бездерзновенным и как бы сломленным перед престолом благодати Божией. Канонические требования Церкви к целомудрию своего духовенства никак не случайны, они отражают важный духовный закон. В случае их грубого попрания священник едва ли сможет врачевать те падения, которых причастен сам. И попустительство греху, и строгость с его стороны в таком случае будут нарочитыми и вредными для души пасомого. В то же время нарушения именно 7-й заповеди в наибольшей степени рассматриваются в МП по двойному стандарту: проповедуется одно, совершается другое. Понятно, почему в патриархии довольно спокойно относятся к общественной пропаганде разврата.

Аморальность личной жизни духовенства (в тех случаях, когда ее уже не стесняются) как ничто другое обезценивает их проповедь православия. Ни в одной из представленных в России конфессий не наблюдается такого глубокого разрыва между заявленным нравственным идеалом и наличной действительностью, как это имеет место в МП. Понятий о христианской святости, об аскезе, об исповедничестве здесь никто официально не пересматривал, между тем, как жизнь демонстрирует совершенно иное. Во многих других конфессиях на такие вершины не замахиваются, но зато и слова меньше расходятся с делами.

5. Искушение ложной духовностью

В апологетике официального православия есть одно, по-видимому, сильное место. Нам указывают и подтверждают на примерах, что всем отошедшим от патриархии церковным группам грозит опасность сектантского уклона. Вызывается он узостью и однобокостью соборного разума той или иной группировки. В малом собрании меньше и опыта, и эрудиции, и, соответственно, духовной трезвости, особенно если собрание объединяет ярких приверженцев определенной идеи. В этом случае оценить любой вопрос взвешенно, объективно, с учетом всех возможных факторов, с учетом всей обширной полноты церковного опыта – крайне нелегко. Чем меньше церковное собрание, тем больше вероятности, что для него не найдется зверя страшнее кошки. За отсутствием трезвой церковно-богословской школы, духовный авторитет переходит к лицам харизматического толка, а потому все духовные опасности, присущие им лично, умножаются на число их последователей и на степень доверия к наставникам. Да, такая опасность во всем неофициальном православии, безусловно, существует и является главною. На примере старообрядчества мы видим немало примеров духовного вырождения и одичания целого ряда направлений, и чем меньше размер того или иного "толка" или "согласия", тем процесс деградации идет быстрее. Вот, глядите, – указывают нам, – в официальной церкви, по крайней мере, одновременно представлено много точек зрения, есть разные наставники, имеется какая ни на есть духовная школа; мысль движется в пределах соборности, а потому духовные перегибы и извращения менее вероятны. В большой церкви не будет сект. Но на самом деле, все не так просто. Сам по себе размер церковной организации в плане духовности и ее извращений еще ничего не определяет. Лица сектантского толка и психически больные на почве извращенной духовной практики могут встретиться везде. Важно не только наличие соборного опыта, но и его соответствие выверенным нормам исторического православия и святоотеческой духовности. Католическая церковь объединяет еще большее количество и верующих, и духовников, чем все в совокупности православие, но тем не менее латинская духовность на своем основном магистральном направлении однозначно ведет человека к сумасшествию и во всяком конкретном случае речь идет только о мере усвоения духовного наследия и соответствующей ей мере психического расстройства.

Если же продолжить речь непосредственно о МП и ее альтернативах, то прежде всего нужно подчеркнуть тесную связь духовности с нравственностью. Подлинная православная духовность имеет прочные нравственные основы, которые даже важнее догматических и канонических оснований. Верная духовная практика невозможна в отрыве от евангельских заповедей. А при двойном моральном стандарте нео-сергианства можно заранее предполагать вероятность духовных повреждений и извращений. Такая мораль формирует либо людей нарочито бездуховных, циничных, сознательных лицемеров, актеров, играющих отведенные им роли, либо же людей с расщепленным сознанием, привыкших чередовать периоды падения и квази-покаяния, а потому в сущности душевнобольных. Если люди не ищут Бога на нравственном поле, то они нередко ищут Его на поле чудес и знамений, ищут духовных утешений, исцелений и видений самих по себе. И такое "поле чудес", как легко догадаться, не в Царстве Божием пребывает.

Последнее десятилетие ознаменовалось небывалым всплеском новой духовности в патриархии. Как из рога изобилия посыпались сообщения о чудесах, знамениях, о мироточениях икон целыми иконостасами. Не первый раз приходится слышать о том, что в частных квартирах мироточат целые "красные углы". Когда в одном из последних таких сообщений прозвучало о мироточении целой стены с иконами, включая ... выключатель на этой стене, тут уж поневоле приходит мысль о полтергейсте – совершенно необъяснимом истечении воды из стен домов под действием неких бесовских сил. Как предсказывал некий патриархийный духовник, при определенных условиях может замироточить и телевизор.

За всю христианскую историю, богатую подлинными чудесами, подлинными святыми, не бывало слышно о таких "поточных чудесах". К ним нарочито не стремились, об опасности прелести хорошо помнили, на высокие духовные дарования самовольно не посягали. Зато теперь народный спрос на чудеса резко вырос, и каким-то таинственным образом за спросом последовало и предложение. Все это очень напоминает массовые психозы католической лже-духовности с ее чудесами и псевдо-святыми.

В моду вошли сказания о различных глаголемых святых и их наставления, такого, например, типа: "Евангелие на ночь ложите возле себя. Женщины должны ходить только в платках, особенно перед родителями, особенно перед отцом. Про косметику забудьте: плацента женская в помаде – бесовщина. Пиво зарубежное не пейте – оно заколдовано. Никому, никому не делайте зла и добра тоже (люди не понимают добро)". И прибавлено: "благословляю на жизнь вечную. Размножайте и раздавайте" Уж о последнем просить излишне: размножают и прямо-таки заваливают такими сюжетами да наставлениями. Читающие, действительно, спят в платках и Евангелие возле себя кладут. Вот бы лучше открыли его да почитали, как-нибудь. Глядишь, удивились бы, что там разрешается делать добро, даже по отношению к неблагодарным. Тиражи таких писаний неимоверно велики. Настоящая святоотеческая литература, исследывания по библеистике, патристике, церковной истории, выходят тиражами в пару тысяч и пылятся на полках годами. Зато эти листки, листовки и брошюрки разлетаются мигом за считанные дни и при каждом храме. Знакомые с церковной средой должны и сами чувствовать, что в целом и в общем патриархийный прихожанин все больше духовно дичает, и размер церковного сообщества не может служить этому серьезным препятствием. Жалобы на это одичание слышатся и со стороны представителей богословской школы, и от некоторых пастырей, и даже на собраниях духовенства (например, последнем Московском), где все чаще поднимаются вопросы о младо-старчестве.

Действительно, формирование "дикого" духовного интереса и настроения в наибольшей мере производится пастырями. И уже в самой патриархии понимают, что обилие духовников с особой претензией на духовную власть – это дело опасное. Чтобы всем прихожанам не сойти с ума, старцев должно быть немного, и они не должны быть слишком молодыми. Это уже понимают. Но это еще не все. Любые духовные наставники несут на себе печать породившей их церковной системы, потому что все-таки никакой ученик не больше учителя своего (Мф.10, 24). И подлинных наставников в духе нельзя "назначить" в качестве какого-то малого кружка, подобно тому, как возводят определенное число духовенства в митрофорные протоиереи или архимандриты. Вообще все духовное окормление должно было бы строиться без расчета на особые харизматические дары.

Но этого-то изначально в патриархии не было. "Старческое сословие" было изначально и искусственно создано. Старцы были призваны тушить народные волнения и смущения православной совести, прикрывать различные предательские деяния иерархии. И теперь, в какой-то степени поздно бить тревогу и одергивать "младостарцев". Джин из бутылки вышел, спрос на старцев в одичавшем народе укрепился. Да и сами "младостарцы" успели войти во вкус духовной власти. Результат их совокупного развития вместе с паствой налицо уже теперь, и далее едва ли можно будет что-то улучшить. Объяснение же наблюдаемого всплеска лже-духовности, повторим еще раз, нужно искать в нравственных основах. В духовной области должен быть приоритет влияния нравственного, и никак иначе. Откроем наших признанных духовных наставников дореволюционного золотого века Русского Православия. Святитель Игнатий Брянчанинов. У него постоянный припев: все духовное стоит на исполнении евангельских заповедей. Возьмите свт. Феофана Затворника. Все его духовные писания – исправление нравов. Возьмите Оптинских старцев. Опять то же самое – борьба со страстями, исправление внутреннего человека.

А что у старцев МП? Спрашиваешь: вот сергианство является ли грехом? Задаешь, то есть, вопрос чисто в нравственной плоскости. А тебя отсылают в плоскость духовную: вот, посмотри, святой старец, спроси у него. И у старца уже готово для тебя откровение, разрешающее весь вопрос вообще вне нравственной стороны: не надо ломать голову о добре и зле, духовный путь прочерчен и без этого.

Пренебрежение нравственной стороной в духовном окормлении выражается таким, например, распространенным духовническим подходом на практике. Допустим, человек впал в некие тяжкие грехи. Церковная традиция предписывает такому отлучение от причащения на долгие сроки и покаянные труды. Вместо этого патриархийная традиция зачастую, напротив, использует режим "интенсивной духовной терапии". Человека, не вполне осознавшего глубину своих падений, которого еще рано допускать до причастия, причащают чуть ли не ежедневно и постоянно водят на пресловутые "отчитки". Таинства церковные применяются в качестве средств "белой магии". Неудивительны последствия в виде психических расстройств.

На самом же деле не нужны ни строгость, ни ласковость, ни длинные епитимии, ни короткие. Нужны плоды покаяния. Самостоятельного покаяния самого грешника, а не его родственников. Все остальное – средство к этому. В современных условиях ни длинная епитимия, ни краткая сама по себе может ничего не дать. Нужны исправление и борьба с грехом. То, что при этом требуется от пастыря – об этом лучше всего прочесть у Митр. Антония, основоположника русского пастырского богословия. Но во всяком случае, нравственное воздействие никоим образом и ни под каким видом не должно заменяться отвлеченно-духовным воздействием, хотя бы и при помощи церковных таинств.

Необходимо еще подчеркнуть особую роль епископата в чисто пастырском плане. Церковь должна быть едина, и это прежде всего выражается в ее иерархии. Иерархия строится не снизу вверх, не путем демократических выборов на всех уровнях, а сверху вниз, путем принятия благодатных дарований и харизм.

Поэтому епископы должны быть и первыми учителями всей Церкви, и первыми пастырями ее, и первыми исповедниками, когда это нужно. Они должны быть первосвященниками, в самом высоком смысле слова, по образу Вечного Первосвященника. Так должно быть в Церкви, и так было в истории. А в патриархии все обстоит иначе. Учительство отдано учителям и профессорам, пастырство отдано старцам. В пикет против ИНН пойдут миряне. А архиереям остается политика, администрация и церковный бизнес. Плюс к тому, и личные качества епископов зачастую не внушают людям доверия. В таких условиях духовный авторитет иерархов неизбежно востребуют все, кому не лень, и все, кому не стыдно. Пресечь такой ложный авторитет одним лишь административным запретом на младо-старчество невозможно. Духовный авторитет нужно стяжать законным подвигом и законной харизмою и им затмить авторитеты ложные. Пока этого не будет, до тех пор самодельные старцы и будут собирать кружки своих поклонников и входить с ними в единую духовную империю МП на правах "религиозных меньшинств". Иные из таких наставников создают и собственные секты, иногда даже отделяющиеся от МП. И критикуя духовные уклонения вне официального православия, следует помнить, что многие прельщенные человеки здесь сформировались как церковные деятели еще в свою бытность в патриархии и перенесли в "катакомбы" свое тяжкое духовное наследие. Между лже-духовностью МП и лже-духовностью православных сект существует органическая связь, а зачастую и прямая преемственность.

Заметим здесь, кстати, что почитание Ивана Грозного с его "святой опричниной", а также Григория Распутина возникли не в какой-то дикой юрисдикции, не у сектантов каких-то, а в недрах самой патриархии, среди ее брошенных и расхищенных овец, которые привыкли от своих епископов не отделяться, но обходить их за версту, гнушаясь всем, что от них исходит. Такое ненормальное церковное положение, длящееся уже второй десяток лет, должно было принести соответствующие духовные плоды – и вот они налицо. Никакие самые одичавшие из "православных сектантов" до таких канонизаций не додумывались.

Вообще говоря, нехороша такая установка патриархии по отношению к отпавшим от нее: не захотели, мол, быть с нами – теперь мы за них не отвечаем, пусть погибают сами в своих духовных трущобах. За многие извращения и перегибы в недрах неофициального православия несет ответственность сергианская верхушка МП, называющая себя Матерью-Церковью или полнотой Русской Церкви. Такое самоназвание, такая духовная претензия автоматически влечет за собою и ответственность за всех, в том числе за отторгнутых, соблазненных, озлобленных, за всех, кто не порвал с русским православием, как таковым, не отпал в безбожие или иноверие, не ушел в иные поместные церкви, кто желает оставаться русским православным, но не может принять сергианской сущности официальной церкви. Духовные перегибы и возможная погибель таких отделившихся во многом ложится на совесть сергиан, равно как и судьба ее собственных духовных чад и воспитанников.

6. Нравственное падение Зарубежной Церкви

До последнего времени апостасийной сергианской патриархии противостояла Русская Зарубежная Церковь. Противостояла организационно, имея канонически отлаженную организацию с Синодом, соборами, епархиями и всеми органами церковного управления.

Противостояла идейно, ясно раскрыв через своих идеологов антихристианскую суть коммунизма и отвергнув связанное с ним сергианство. Противостояла духовно, имея трезвый взгляд на происходящее в мире, видя отступление от Христа и приближение к антихристу, а главное до определенного этапа сохраняя свою духовную свободу и материальную независимость. Противостояла экклезиологически, как церковь, имеющая законную пастырски авторитетную иерархию, налаженную молитвенно-евхаристическую жизнь, здоровое пастырское окормление. При этом Русская Зарубежная Церковь сохраняла сознание своей преемственности с исторической Русской Церковью и понимание своей миссии по сохранению духовного наследия прошлого и передаче его обратно в Россию, когда к тому откроются условия.

Это противостояние требовало от всех членов Русской Зарубежной Церкви, от иерархов до мирян, напряжения и усилия, способности сохранять свою духовную качественность, не сливаться с окружающим безбожием и псевдо-христианством. Этот "подвиг русскости перед лицом апостасии" привлекал Божие благословение на Зарубежную Церковь, хранил ее во многих испытаниях, подавал ясность мысли ее учителям, дар различения духов, давал ее пастырям духовные дарования и утешения. Нежелание подвергаться неприятностям и искушениям, стремление "быть как все", иметь те же блага и права, что и люди мира сего, постепенно привело к отказу от этого подвига. Напряжение на добро, как аскетическое понятие, забыли и отложили. Мир сей дает возможность быть с виду более-менее приличной православной юрисдикцией, иметь при этом определенные права и льготы. Но для этого нужно войти в мир официального православия, отложить исповедничество, сдать в архив своих отцов и наставников, а в довершение ко всему отказаться от миссии в России. Отдать русское православие полностью под контроль Московской патриархии.

Такой выбор в худшую сторону делался епископатом РПЦЗ уже не один год. Сначала искушение это входило на уровне помысла и сердечного прилога, вслух о нем не говорили, потом появлялось сердечное сочувствие и сосложение. Теперь выбор достаточно однозначно выразился в делах. Эти дела – суть решения соборов 2000 и 2001 г., которые признали де-факто Московскую патриархию за полноценную и ведущую часть Русской Церкви, узаконили евхаристическое общение с нею на уровне мирян и духовенства, а также по сути узаконили контакты с другими церквами – членами экуменического православия. Новый курс РПЦЗ, как показало дальнейшее время, был принят практически всей иерархией РПЦЗ , а также большинством духовенства и народа собственно за пределами России. Далеко не все приняли новый курс с радостью, многие понимают, что это было предательство, но противостать этому предательству решились немногие.

Ведущие авторы Зарубежной Церкви, такие, как прот. Виктор Потапов, прот. Александр Лебедев и другие, попали в смешное положение. Им постоянно указывают на их собственные писания 5-10-летней давности с обличениями в адрес МП, и они вынуждены по сути дела отрекаться от собственных слов. Сущность патриархии за это время никак не изменилась. Это понимают епископы РПЦЗ, потому и не желают войти в прямое подчинение Москве. Выторговывают себе некие права автономии. Только поэтому епископы обеих "частей" еще не сослужат, и даже не садятся за один стол переговоров. Это поручено духовенству и мирянам. Но сам факт изменения своих церковных позиций свидетельствует о грехопадении. Путем греха Божие дело не делается.

Но Зарубежная Церковь исторически не включала в себя всю полноту русского православия, не покорившегося сергианской патриархии. Была еще и катакомбная церковь в России, которая пронесла крест исповедничества через десятилетия гонений. В этих гонениях, она лишилась иерархии, но сохранила свою паству.

Патриархийная пропаганда всегда представляет сергианский раскол в Русской Церкви, как конфликт между "Церковью-Матерью на родине", понявшей мудрость Митр. Сергия, и "укрывшейся за рубежом церковью в эмиграции, которая позволяла себе критиковать его" (так, например, выразился на Московском епархиальном собрании 1998 г. Патр. Алексий II). При этом постоянно и полностью игнорируется существование церкви на родине, которая тоже отвергла путь Митр. Сергия и этим обрекла себя на мучения и страдания от гонителей. Именно на Церковь Новомучеников и Исповедников, отвергших сергианство, равнялась и Зарубежная Церковь, исповедуя свое единство с этой подлинной частью Русской Церкви. Известно, что поначалу путь Митр. Сергия отвергло большинство епископата и подавляющее большинство церковного народа. Долгие годы безпримерных в истории гонений изменили это соотношение в пользу сергиан. Истинная Церковь ушла в катакомбы. Она не представляла единого целого в организационном плане, постепенно утратила свой епископат, но тем не менее, общины православных христиан, противостоящих в России сергианству, не исчезли до самого падения коммунизма. Существование Катакомбной Церкви в России до некоторых пор мешало патриархии выдавать себя за единую и единственную Церковь на родине.

В 1980-90 гг. иерархия в значительной части Катакомбной Церкви была восстановлена Церковью Зарубежной; к катакомбным общинам присоединились и другие, ушедшие из МП и образованные заново. Предательство зарубежного епископата большинством российских приходов и общин не было поддержано. Однако теперь Зарубежный Синод, сговорившийся с патриархией, точно так же, как и она, полностью игнорирует катакомбные приходы на родине, им самим еще недавно возглавляемые. Проблема сергианства успешно убирается теперь уже с двух сторон. Никаких "сергиан" больше нет, есть Церковь-Мать на родине и странное церковное образование за рубежом, которое должно каким-то образом вживиться в нее. Но такой взгляд на вещи существует только для "высоких договаривающихся сторон" и не отражает реальной картины.

Вместо заключения
Неосергианство + неоэкуменизм = ГЛОБАЛИЗМ

В чем же все-таки главная духовная причина изменения голоса архипастырей РПЦЗ? Достаточно сравнить обращение Собора 1994 г. о том, что он ясно видит действие в мире организованной системы зла, с соборным посланием 2000 г., где ничего подобного не говорится, чтобы понять, что это обстоятельство неслучайное. К 2000 году мы стали ближе к антихристу не на каких-то семь лет, а на ЦЕЛЫХ СЕМЬ лет. Возник сам термин: «глобализм», внедрение глобализации в политической и общественной жизни усилилось, возникло и широкое антиглобалистское движение по всему миру, охватившее людей самых разных континентов, рас, народов и религий. И вдруг теперь Синод РПЦЗ как раз об этом-то замолчал. И если бы просто замолчал.

В России множество политических реформ преследуют именно глобалистские цели и навязаны нам с Запада. Одна из них, впрямую касающаяся каждого гражданина и каждого христианина – введение электронной идентификации. Епископы РПЦЗ, проводники нового курса, поддержали усилия патриархийных собратьев по навязыванию этой системы верующим людям. Об этом упоминал в своем выступлении архим. Тихон Шевкунов, непосредственно опросивший по телефону архиеп. Марка, епп. Даниила, Алипия и Александра. Так что молчание о глобализме не есть уже случайность.

Как ельцинизм есть продолжение советчины на новом этапе в новых формах, точно так же теперь мы подходим к тому моменту, когда и сергианство и экуменизм, как некие отвратительные гусеницы, превратились сначала в застывшие куколки, из которых вот-вот вылупятся иной наружности мотыльки, но суть и гусениц, и куколок, и мотыльков останется одною.

Сергианство, как покорность тоталитарной власти в отдельно взятой стране, патриархией теперь, действительно, перечеркнуто. Теперь патриархия не будет поддерживать режим Милошевича или Лукашенко, теперь она запросто призовет к гражданскому неповиновению таким правителям и к гаагскому приговору им присовокупит и свою анафему. Теперь место «декларации радостей» занимает «концепция неповиновения». Неповиновения тому, кто не желает повиноваться глобалистским силам. Вот и вся метаморфоза.

Подобное же происходит и в экуменизме. Пляски шаманов в обнимку с мусульманами, иудеями и православными митрополитами всем надоели. Поиски общих догматов закончились ничем. ВСЦ оказался финансово прогоревшей организацией и уже близок к своему роспуску. Зато в это же время тихо и незаметно набирает силы Организация Объединенных Религий. Теперь наступает время не догматических уний и соглашений, а единения религий на новом базисе. Собственно религиозное отставится назад (при сохранении всех отличий), вперед выдвинется социальное. Не случайно пошла какая-то повальная мода на изобретение социальных концепций всеми религиями и конфессиями. Сначала католики, затем МП, теперь уже и мусульмане России, и иудеи, и протестанты начали составлять свои социальные концепции, словно новые священные свои книги. И эти книги все на одно лицо, все они за мир и дружбу и любовь, за прогресс и гуманизм, а по сути за мировую глобализацию.

Ничто не мешает теперь и МП выйти из ВСЦ и тем самым перечеркнуть последний пункт разделения с нынешним Синодом РПЦЗ; единство восторжествует, но мы-то, прекрасно зная и понимая опасность нового мирового порядка, не должны, не можем прельщаться этим. Грузинская патриархия, так сказать, порвала с экуменизмом, а Сербская, посвистав вдогонку Милошевичу, увозимому в Гаагу, очистилась, так сказать, от коммунистических пятен прошлого, но мы то должны видеть суть дела...

Антон Кузнецов
О ЗАБЛУЖДЕНИЯХ ИЕРЕЯ СТЕФАНА КРАСОВИЦКОГО

В последнее время возобновилась острая дискуссия – по вопросу об отношении к организации Московской патриархии, именующей себя «Русской Православной Церковью», и об еe возможной «благодатности». Вопрос, казалось бы, раз и навсегда похороненный анафемой на сергианство, вновь поставлен в повестку дня сторонниками «гуманного», «любвеобильного» отношения к МП, которые решительно возражают против объявления этого сатанинского образования безблагодатным. Ярким примером такого подхода является статья свящ. Стефана Красовицкого «Неосторожные слова», опубликованная на узле «Православное действие», в которой тот грубо нападает на давно известные всякому православному христианину положения о том, что вне Церкви благодати нет, а МП, отпав от Церкви, лишила себя благодати.

Находясь в сильном раздражении, о.Стефан тщится доказать, будто признание безблагодатности Патриархии означает превращение РПЦЗ в секту, и что при таких взглядах «личность человека ... и его личные устремления к Личному Богу ставятся ни во что». Похвалив МП за то, что там якобы «у иного публициста найдешь больше искренних слов по поводу противостояния мipy в наше особое время» (?), чем у публицистов РПЦЗ, о.Стефан заканчивает свою заметку утверждением, что «Русская Православная Зарубежная Церковь никогда не выносила такого определения, что МП не имеет благодатности Таинств». Дескать, такого определения «нет ни в одном официальном документе», а потому, «такое заявление, вводит в заблуждение относительно позиции РПЦЗ».

Вряд ли стоит подробно разбирать экклезиологическое ребячество о.Стефана, словно не ведающего о том, что «личное устремление к Личному Богу» реализуется лишь в Церкви Христовой и нигде более, ибо вне Церкви это стремление приводит, в конце концов, не к Богу, а к поклонению идолу или сатане. Вне Церкви нельзя знать Христа так, как Его нужно знать, чтобы Им спастись; почему и говорится, что вне Церкви нет спасения. Для того и существует Церковь с Ея благодатными таинствами, что одного «личного стремления к Личному Богу» недостаточно для спасения человека.

Почему о.Стефан делает вид, что он не читал основополагающих работ по этому вопросу авторов Зарубежной и Катакомбной Церквей?

Например, исповедник проф. Андреев в своей известной статье «Благодатна ли Советская церковь?» (Джорданвилль, 1948) достаточно убедительно разобрал всю эту ложную гуманистическую аргументацию. Нам говорят, пишет проф. Андреев, что «измученный, исстрадавшийся, несчастный русский народ идет в советские открытые храмы, чтобы получить там утешение. Вот ради этих многомиллионных народных масс, приносящих в церковь веру, свои молитвы, свои скорби, свои слезы, может быть, и сохраняется в советской церкви благодать, и совершаются таинства, несмотря на то, что Высшая церковная иерархия погрешила, войдя в компромисс с сов. государством... Ради них, ради этих простых верующих людей, не разбирающихся в сложных и тонких богословских вопросах, не понимающих и часто ничего не знающих о юрисдикционных разногласиях у духовенства, может быть, и совершаются Св. Таинства. Неужели милосердый Господь не даст этим простым, наивным, бесхитростным, просто по детски верующим людям никакого утешения?»

На эти возражения проф. Андреев дает единственно возможный с православной точки зрения ответ:

«В безблагодатной церкви благодать не появится только от того, что в эту церковь войдут верующие, но обманутые люди. В «живую» и «обновленческую» церковь тоже ведь иногда заходили «простые верующие люди», не разбирающиеся в «богословских тонкостях» и ничего не понимающие в вопросах юрисдикций. Неужели ради них там совершались св. таинства?...

Можно молиться и плакать, и сокрушаться о грехах у себя дома, и получать от Бога и утешение, и умиление, и прощение многих прегрешений. То, что зависит от самого человека, от силы его молитвы и искренности покаяния, он получает как дома, так и в безблагодатной церкви. А вот того, что зависит от благодати св. таинств благодатной Церкви и ее иерархии – он в советской церкви, если она безблагодатна, получить не может... Безблагодатная церковь страшна не для ДУШЕВНЫХ ЛЮДЕЙ (ибо они получают то душевное утешение и удовлетворение, которого они ТОЛЬКО и ищут), а для ДУХОВНЫХ, которые ищут чисто ДУХОВНОГО благодатного утешения в св. таинствах – и не находят. Душевные слезы приносят и душевные утешения в советских храмах..., но ДУХОВНЫЕ слезы, жаждущие таинственной благодатной помощи свыше – утерты в советской церкви быть не могут. Вот почему люди духовные, «живущие в церкви», а не заходящие в нее только – духовно задыхаются в советских храмах, потому что не могут не чувствовать ЛЖИ И ОБМАНА, ФАЛЬШИ и других мерзостей духовного «запустения» на святом месте».

Действительно, если у человека есть «личное устремление к Личному Богу» т.е. ко Христу, то оно и должно привести его в Церковь Христову. По другому не может и быть, ибо Господь сказал, что «всякий просящий получает, и ищущий находит» (Мф. 7:8; Лк. 11:10). Если же «ищущий» оказывается не в Церкви, а в МП или другом подобном сообществе, то значит, он стремился не к Богу, а к чему-то иному... Надо четко понять, что все теории о том, что человек не нашел Церковь по «блаженному неведению», имеют прямо богохульное происхождение, ибо делают Бога ответственным за создание условий, при которых «искренно верующему» человеку невозможно найти Церковь, невозможно отличить Ее от антихристовой подделки под Нее. Получается, что Бог попускает человеку искушение большее, чем тот может понести. Коль скоро человек не виноват, что попал к еретикам, то, стало быть, виноват в этом Бог, не откликнувшийся на горячее «личное устремление» человека и позволивший еретикам его совратить. Повторим, что это самая настоящая хула на Бога, поэтому, если человек не нашел Церковь, то значит, он и не хотел Ее найти, а раз так, то о каком получении благодати может идти речь?

Разве что о.Стефан возьмется утверждать, что МП - это Церковь или Ея часть? Но ведь именно идея об МП, как «части Русской Церкви», положена в основу объединения РПЦЗ и МП, ведь именно у лавровцев возможность евхаристического общения с сергианами обосновывается утверждением, что «РПЗЦ никогда не выносила определения, что МП не имеет благодатности Таинств». Будущие отступники еще на Архиерейском Соборе 1994 г. говорили языком о.Стефана; так еп.Митрофан Бостонский, заявил, что «мы не должны самоизолироваться и становиться таким образом сектой», а еп.Даниил Ирийский был «поражен высказываниями ... относительно объявления Московской Патриархии безблагодатной» и точь-в-точь как о.Стефан считал, что «если мы сделаем заявление о безблагодатности, то это будет сектантским поступком». Как и о.Стефан еп.Даниил утверждал, что этого якобы «не делали прежние наши Первоиерархи, ни митр. Антоний, ни митр. Анастасий», но, как и о.Стефан он лукавил, ибо, например, митр. Анастасий на одном из епархиальных собраний в своей речи засвидетельствовал: «То, что именуется «Советская церковь», служит Советской власти, а так как эта власть воинствующе безбожная власть, то и «Советская церковь» уже не Церковь; одновременно служить Богу и Велиару нельзя». (Лже-Православие на подъеме. Джорданвиль, 1954, с. 104).

И если о.Стефан не делает вывода архиеп. Лавра о том, что «должно быть какое-то общение и сближение и обсуждение с Московской Патриархией» или архиеп. Марка, что «мы должны идти на разговоры со всеми частями Русской Православной Церкви» (см. протоколы Собора 1994 г.), то это лишь потому, что ему не хватает интеллектуальной честности и мужества довести свои рассуждения до логического конца. Ибо духовная логика лавровцев безупречна: если мы не знаем, есть ли в МП благодать или ее там нет, Церковь она или нет, то давайте и выясним этот вопрос опытным путем на конференциях, в «диалогах», различных комиссиях, на переговорах, а еще лучше – путем совместных молитв. Если я не знаю, обладаю я истиною или нет, то логичнее отказаться от ее проповеди, а искать эту истину в диалоге. Да и с точки зрения рядового верующего, если вопрос о безблагодатности МП представляет собой прямо-таки неразрешимый ребус, то зачем я при наличии «личного устремления к Личному Богу» поеду в храм РПЦЗ [тех времен, когда она была истинной Церковью] за 100 верст, если у меня под боком прекрасный храм МП с намоленными иконами и мощами св. угодников Божиих?

Законы духовного мipa имеют свою внутреннюю логику, согласно которой признание хотя бы только теоретической возможности благодатности таинств МП необходимо приводит к «Акту о каноническом общении» или подобному документу. Душевно-плотской человек, растерявший или никогда не искавший даров Духа Святаго, неспособный к духовному осмыслению событий, назовет этот вывод «абсурдным», «нелепым» и «экстремистским». Однако данный вывод от этого не перестанет быть правильным.

Например, еще за шесть лет до о.Стефана прот. Виктор (Потапов) утверждал в интервью «Независимой газете» от 1 марта 2000 г, что «никогда ни на одном из соборов Зарубежной Церкви ее иерархи не делали заявлений о безблагодатности Московской Патриархии», а митр. Лавр за пять лет до о.Стефана в 2001 г. утверждал, что идти «средним царским путем – очень и очень трудно, но это верный путь и нельзя уклоняться от него» (интервью после Собора 2001 г.). Где сейчас прот. Виктор и митр. Лавр? Ответ известен. Поэтому призыв о.Стефана идти «средним путем» лукавых умолчаний о безблагодатности МП - это призыв вступить на проторенную лавровцами дорожку, ведущую прямиком в экклезиологическое болото на погибель.

Безблагодатность МП - это соборное мнение Новомучеников и Исповедников Российских! Разномыслие в этом вопросе наблюдалось лишь на ранних стадиях антисергианского движения в Русской Церкви, причем, возможность «благодатности» МП отстаивали малоавторитетные иерархи (исключение - митр. Кирилл Казанский), а, например, свщмч. архиеп. Димитрий (Любимов), ближайший помощник митр. Иосифа Петроградского, еще в январе 1928 г. официально объявил сергианских священников безблагодатными, и даже, как писал сам Сергий в постановлении е 17 от 12(25) января 1928 г.: «дошел [до того], что один из православных храмов (Спаса-на-водах) публично назвал храмом сатаны». Но уже в начале 1930-х годов это разномыслие начало быстро исчезать, особенно после указа митр. Сергия и его «Синода» от 6 августа 1929 г. (и ряда ему подобных), объявлявшего, что «таинства, совершенные в отделении от единства церковного ... последователями быв. Петроградского митр. Иосифа (Петровых), быв. Гдовского епископа Димитрия (Любимова), быв. Уразовского епископа Алексия (Буй), как находящихся в состоянии запрещения, недействительны», требовавшего «обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Св. Миропомазания», а «умерших в расколе не отпевать». В письме к свщмч. митр. Кириллу Казанскому от 18 сент. 1929 г. митр. Сергий писал о святых Новомучениках так: «Это не просто ропщущие на церковный порядок люди, это уже организовавшееся в своем отделении от Церкви особое общество, в полном смысле «церковь лукавнующих». Справедливо поэтому вожди этого общества подвергнуты запрещению, и все молящиеся с ними и последующие им подлежат отлучению».

Такими определениями и такой практикой митр. Сергий сам отторгнул себя от единства со Святой, Соборной и Апостольской Церковью, и обратил эти определения против самого себя, почему и свщмч. архиеп. Серафим (Самойлович) по праву последнего законного Заместителя Местоблюстителя своим Посланием от 4/17 декабря 1933 г. объявлял «по благодати, данной нам от Господа нашего Иисуса Христа» митр. Сергия «лишенным общения с нами и со всеми православными Епископами Русской Церкви» и постановлял, что «епископы, единомышленные с митр. Сергием принимаются нами в молитвенное и каноническое общение, по чиноприему из обновленчества». Безблагодатность же обновленцев была засвидетельствована посланиями св. патр. Тихона и являлась общеизвестным фактом, почему с этого времени среди истинно-православных христиан общепризнанной стала точка зрения о полной безблагодатности таинств сергиан. Наиболее емко ее выразил свщмч. еп.Виктор (Островидов):

«В деле расточения Церкви Христовой вместе с предательством митрополит Сергий произнес и тяжкую хулу на Духа Святого, которая по неложному слову Христа никогда не простится ему ни в сей, ни в будущей жизни... Смесив в одно в великом святейшем таинстве Евхаристии, вопреки слову Божию, «верных с неверными» (2 Кор. 6, 14-18), Святую Церковь и борющих на смерть врагов ее, митрополит этим своим богохульством нарушает молитвенный смысл великого таинства и разрушает его благодатное значение для вечного спасения душ православно верующих. Отсюда и богослужение становится не просто безблагодатным по безблагодатности священнодействующего, но оно делается мерзостью в очах Божиих, а потому и совершающий и участвующий в нем подлежит сугубому осуждению».

Другие иосифляне, и среди них епископы Воронежский Алексий (Буй) и Никольский Иерофей (Афоник), называли на проповедях возглавляемую митрополитом Сергием церковную организацию «царством антихриста», сергианские храмы – «вертепами сатаны», архипастырей сергианских – «служителями сатаны»; причастие сергиан именовали «пищей бесовской» (Письмо 1-е митроп. Сергия митроп. Кириллу Казанскому от 18 сент. 1929 г.).

Св. Новомученик еп.Иларион (Бельский) совершенно отрицал совершаемые сергианами таинства и вторично крестил младенцев и венчал уже венчанных в «советской» церкви.

Преподобномученица Мария Гатчинская завещала своим духовным чадам «посещать только церковь «Воскресения-на-крови» как Истинно-Православную Церковь, имеющую благодать Божию, в других же церквах благодати и правды нет, как отошедших от Православия и продавшихся власти». Московская патриархия у иосифлян (не говоря уже про более радикальных ИПХ) всегда уподоблялась апокалиптической «вавилонской блуднице, сидящей на красном звере», руководимой духом антихриста и служащей ему. Патриархийные церкви именовались в ИПЦ и ИПХ не иначе как «капищами антихриста». Наиболее аргументировано эту жесткую позицию защищали уже упоминавшиеся еп.Виктор (Островидов) и архиеп. Димитрий (Любимов), а также прот. Феодор Андреев, свящ. Николай Прозоров и профессор М.А.Новоселов. Последний в своем знаменитом письме по поводу сергианской Декларации 1927 г. /иногда это письмо приписывают еп. Феодору (Поздеевскому)/ писал следующее. «.. Недели 2-3 тому назад я читал письмо, в котором приводились подлинные (в кавычках) слова одной небезызвестной "блаженной", сказанные ею на запрос о митрополите Сергии, причем вопрошавший, по-видимому, указывал, что митрополит Сергий не погрешил против православных догматов, что он не еретик. "Что ж, что не еретик! - возразила блаженная. Он хуже еретика: он поклонился антихристу, и, если не покается, участь его в геенне вместе с сатанистами».

А священномуч. еп.Павел (Кратиров), объясняя свой разрыв с митр. Сергием, говорил:

«Я, грешный, думаю, что таких церковных деятелей нужно назвать не только еретиками и раскольниками, но и богоотступниками. Ведь митрополит Сергий вводит в церковное богослужение неслыханную в истории Церкви ересь модернизированного богоотступничества....

И сколько бы митр. Сергий ни кричал о верности Православию, но самого главного уже нет. Получилась не Церковь, а церковная партийная организации. Налицо не корабль церковный, а сергианская ладья – «душегубка»»

При этом никаких оговорок о «личном устремлении к Личному Богу» наши новомученики не делали, за исключением митр. Кирилла (Смирнова), но поскольку последний был в этом своем мнении одинок, то его точку зрения и следует признать частной, тогда как противоположную - Соборной. Наконец, невозможность «среднего пути», на который зовет о.Стефан, выяснилась и практически, причем – ещё до Советско-германской войны. Держащиеся «среднего пути» самой церковной жизнью вынуждены были убедиться, что промежуточного положения нет, и им остается - либо признать Моск. патриархию за Церковь и присоединиться к ней, либо встать на позицию митр. Иосифа Петроградского и других иосифлян, считавших МП безблагодатной лже-церковью. Именно так и поступил к концу своей страдальческой жизни свщмч. митр. Кирилл Казанский, который, сблизившись в ссылке с митр. Иосифом, полностью принял его взгляд на лже-церковь митр. Сергия. Аналогичный путь прошли и многие другие новомученики, так, например, свщмч. архиеп. Пахомий (Кедров), который, по словам протопресв. Михаила Польского, «вернувшись один раз из заключения, даже поверил в декларацию м.Сергия, но приблизительно одновременно с епископом Дамаскиным был выслан второй раз, и тогда осознал свою ошибку и стал непримиримым». С течением времени, все противники Декларации 1927 г. либо становятся на платформу иосифлянской экклезиологии о безблагодатности МП, либо отпадают от Православия вообще. Конец 1940-х годов - это крайний срок, начиная с которого представители решительно всех оппозиционных митр. Сергию течений признали экклезиологическую правоту иосифлян (тогда же и произошло слияние ИПЦ и ИПХ), и с тех пор мнение митр. Иосифа Петроградского и его последователей о полной безблагодатности таинств Московской патриархии сделались общим экклезиологическим воззрением всего русского православного народа, не признавшего новой антицерковной политики митр. Сергия (Страгородского).

Отец Стефан хочет сказать, что он с митр. Иосифом, всем Сонмом Новомучеников и катакомбными христианами не согласен. Это, как говорится, его личное дело и его «частное мнение», право на которое ему гарантирует даже конституция РФ. Вот только о какой благодатности МП может идти речь сейчас, когда лжеучение Сергия предано анафеме?

Едва ли нужно пояснять церковному человеку, что означает слово "анафема". Если всё-таки есть какие-то сомнения на этот счет, то приведем слова еп. Феофана Затворника, который, естественно, высказывает не свое «частное мнение», а излагает учение Православной Церкви: «Смысл анафемы тот, что подвергшийся ей извергается из Церкви, и, становясь вне Ее, не только лишается благодати Ея, но и подвергается всем безблагодатиям, кои вне Ее».

О том, что анафематствование равнозначно объявлению безблагодатности мы можем прочитать и у такого общепризнанного церковного авторитета, как третий Первоиерарх РПЦЗ приснопамятный Митрополит Филарет (Вознесенский), прославленный у Господа нетлением своих мощей. В известном письме Митрополита к прот. Виктору (Потапову) мы находим такие строки:

«Что такое «советская церковь»? Эта лже-церковь дважды анафематствована. Святейший Патриарх Тихон и Всероссийский церковный Собор анафематствовали коммунистов и всех их сотрудников. Эта грозная анафема до сих пор не снята и сохраняет силу, так как снять ее может только такой же всероссийский церковный Собор, как каноническая высшая церковная власть. И произошло страшное дело в 1927 году, когда возглавлявший церковь митр. Сергий своей позорной отступнической декларацией подчинил русскую церковь большевикам и объявил о сотрудничестве с ними. И сбылось в самом точном смысле выражение предисповедной молитвы: «под свою анафему падоша!» Ибо в 1918 году Церковь анафематствовала всех соработников коммунизма, а в 1927 году сама вошла в компанию этих сотрудников и стала восхвалять красную богоборческую власть – восхвалять красного зверя, о котором говорит Апокалипсис.

Этого мало. Когда митр. Сергий обнародовал свою преступную декларацию – от советской церкви сразу отделились верные чада и создалась Катакомбная Церковь. А она, в свою очередь, анафематствовала официальную церковь за ее измену Христу».

«Осмелится ли кто-нибудь утверждать, что Господь и Его благодать пребывает в церкви лукавнующих, которая восхваляет Его осатаневших врагов и сотрудничает с ними, которая за это находится под двойной анафемой, как указано выше? Может ли быть благодатной церковь, которая объединилась с богоборцами?! Ответ ясен!» Слова приснопамятно митр. Филарета, подтверждаются свидетельством протопресв. Михаила Польского, который в своей книге «Новые мученики Российские» приводит слова священномученика еп.Максима (Жижиленко). «Он (Епископ Максим) еще раз подтвердил, чтобы я никогда не брал благословения у упорных «сергиан». «Советская и катакомбная Церкви – несовместимы», – значительно, твердо и убежденно сказал владыка Максим, и, помолчав, тихо добавил: «Тайная, пустынная, катакомбная Церковь анафематствовала сергиан и иже с ними».

Если же мы теперь вспомним о том, что РПЦЗ, ИПЦ, ИПХ и т.д. составляют один духовный организм, называемый Русской Церковью, единство Которой проявлялось, например, в том, что катакомбные священники признавали первоиерархов РПЦЗ своими первоиерархами, а РПЦЗ прославила в лике святых Новомучеников и Исповедников Российских; которые все считали Сергия и его лже-церковь безблагодатными, то утверждение о том, что «РПЦЗ никогда не выносила определения, что МП не имеет благодатности Таинств», будет выглядеть столь же смехотворно, как и утверждение, что Катакомбная Церковь никогда не изрекала анафемы на экуменизм и никогда не прославляла Царственных Мучеников.

По отцу Стефану получается, катакомбникам надо теперь отдельно собираться и наново прославлять Новомучеников, прославление 1981 г. для них не имеет силы! Как заклинание повторяет он со своими единомышленниками, что РПЦЗ никогда не признавал МП безблагодатной, хотя из этого факта в свете вышеизложенного можно сделать лишь один возможный вывод: пришло время, наконец, это признать и во всеуслышание об этом объявить.

Также с завидным упорством о. Стефан и люди его духа повторяют, что объявление безблагодатности МП чуть ли не автоматически ведет к превращению РПЦЗ в «секту». Доказательств обычно не приводится никаких. И это понятно.

2/15 июля 1923 г. св. Патр. Тихон выпустил Послание, в котором заявил, что обновленцы «отделили себя о единого тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией . Все действия и таинства, совершенные отпавшими от Церкви епископами и священниками безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению», однако никакого превращения тихоновской Церкви в «секту» не произошло. Скорее – наоборот.

26 августа (8 сентября) 1927 г. Архиерейский Собор РПЦЗ в ответ на попытку митр. Платона создать "Американскую Православную Церковь" определил: «митрополита Платона запретить в священнослужении, с пояснением, что со времени запрещения богослужения его безблагодатны, таинства им совершенные не таинства, а совершаемые им хиротонии неканоничны», – но никакого превращения РПЦЗ в «секту» опять не последовало.

Три года спустя вышло определение Архиерейского Собора относительно сторонников митр. Евлогия (Георгиевскаго): «Что же касается до запрещенного Митрополита Евлогия и его последователей, которых таинства признаны законным Собором 34 русских иерархов безблагодатными, то они и теперь остаются такими же изверженцами, каковыми являлись с 1927 года», – но и тут странным образом превращения РПЦЗ в «секту» не случилось.

Но как только речь заходит о безблагодатности лже-таинств богомерзкой МП, так тут же поднимается переполох и крик о страшной опасности «превращения Церковь в секту иудаистского характера»! В этом истеричном, но стройном хоре сливаются голоса таких, казалось бы, непримиримых антагонистов как о. Виктор Потапов, о. Стефан Красовицкий, о. Дионисий Алфёров, вл. Марк Арндт, Герман Иванов-Тринадцатый, Павел Ционский и др. Враждующие друг с другом по всем прочим вопросам эти люди в вопросе об отношении к МП обнаруживают трогательное единодушие и единомыслие. Заявление о безблагодатности МП они считают, чуть ли не своим личным оскорблением, задевающим их самые светлые, святые чувства.

Думается, что есть только одно объяснение такому их поведению. Все они духовно разорвали со святыми Исповедниками и Новомучениками Российскими и, клянясь им в верности на словах, они на деле отреклись от их подвига. В своем сердце они давно признали Патриархию за Мать-Церковь, душой они слиты с нею, хотя большинство из них будет это яростно отрицать. Но сердечные движения невозможно скрыть, это не во власти человека, и вот их повышенная нервозность в вопросе о безблагодатности МП выдает их с головой. Все они – полу-сергиане, им вполне понятен владеющий патриархийным прихожанином дух теплохладности и лукавства, но им совершенно чужд дух исповедничества и верности катакомбных христиан и старых зарубежников, почему они н считают возможным поставить соборное мнение Катакомбной Церкви ни во что, и сочиняют мифы о том, что РПЦЗ никогда не признавала МП безблагодатной.

Ещё в 1949 году архимандрит Виталий (Устинов) в ответ на вопрос «иеромонаха» Антония (Блюма), будущего патриархийного митрополита Сурожского: «Отец Виталий, что вы обо мне думаете?» – ответил так: «Знаете, вы человек честный, поэтому я вам прямо отвечу. Если бы я хотел быть вежливым, я бы сказал: вы просто не священник, но я вам правду скажу: вы – священник сатаны...». 10 лет спустя, отвечая проф. Поспеловскому из Канады, сокрушавшемуся по поводу закрытия храмов в «России», епископ Виталий (Устинов) сказал: "Пусть все закроют! Разве вы не понимаете, что это капища сатанинские?"

Владыка нисколько не сомневался в вопросе о том, совершаются ли таинства в МП или нет, несмотря на формальное отсутствие бумажки о ея безблагодатности с подписью и печатью. Как не сомневаемся мы в отсутствии таинств у католиков и униатов, декларации о безблагодатности которых у нас тоже не имеется.

Отец Стефан, противопоставляя свое мнение мнению Новомучеников, потому и требует для признания безблагодатности МП бланка с печатью, что его духовная подслеповатость не дает ему увидеть то, что если бы он был в состоянии проникнуть в духовный, сокровенный смысл сергнанства и сущности МП, он давно бы понял несостоятельность и пошлость всех своих аргументов. Ведь достаточно задать простой вопрос: кому служит МП, – если ясно, что Христу она не служит, чтобы для лукавой формулы «мы никогда не признавали МП безблагодатной» уже не осталось места. Ведь никому служить нельзя. Если воздвигнут алтарь, если налицо его служители, если совершаются тайнодействия и возносятся молитвы, то логично спросить: для чего, во имя кого и чьею властью все это делается? Ведь это совершается не Христом и не Его властью, не Ему приносятся жертвы, и не Ему возносятся молитвы. Апостол Павел, говоря о богослужении язычников, пишет, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу». «Я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами», - добавляет апостол. (1 Кор. 10:20). Так кому, какому духу служат и приносят жертвы клирики МП (которых у нас в РПЦЗ до сих пор готовы с легкостью принимать «в сущем сане» только потому, что у них есть «личное устремление к Личному Богу»)? С кем в общении находится служитель алтаря МП, если безспорно то, что со Христом он в общении не находится?

Ответы на все эти вопросы найти не так уж и сложно. К вящему ужасу о.Стефана и других сторонников «среднего пути», а также прочих теплохладных мы возьмемся даже утверждать, что МП не просто безблагодатна, но она анти-благодатна, она есть «сборище сатанинское». И вот почему.

Сергианская лже-церковь создавалась с одной стороны богоборцами-большевиками, вожди которых были явными сатанистами, а с другой стороны – богоотступникми-иерархами, добровольно пошедшими в услужение антихристу и его слугам, и творившими вместе с ними, по слову св. патр. Тихона, «поистине сатанинское дело». Многие из этих иерархов, как весьма точно замечает священноисповедник о.Владимир (Криволуцкий) в своей работе «О сергианстве», имеют «прямое и несомненное "посвящение" и выдвижение из сокровенных недр "тайны беззакония"», т.е. из «глубин сатанинских» (Откр. 2:24). Поэтому установленная при основании МП духовная связь с отцом Лжи - сатаною через цепочки рукоположений - «посвящений» не могла не достичь каждого из предстоящих алтарю МП, а также наиболее усердных представителей патриархийного народа. Регулярное причащение в МП укрепляет эту духовную связь с сатаной и делает ее уже неразрывной.

Поэтому знаменитая сергианская фраза: «главное, чтобы люди причащались», – помимо своего общедоступного значения, имеет еще и сокровенный смысл - через регулярное причащение человек приобщается к «глубинам сатанинским» и навсегда лишается спасения. Это действительно «главное», и если оно осуществлено, то остальное человеку отдается в его волю: он может быть патриотом, монархистом, демократом, кем угодно, он может открыто развратничать и заниматься содомией, а может, если пожелает, вести нравственную жизнь. Последний случай особенно усладителен диаволу, он буквально забавляется, глядя на таких людей, которые, думая, что спасаются, в действительности одной ногой стоят в аду. Такие люди, имея «личное устремление к Личному Богу», ходят на исповедь, каются в своих грехах, стараются жить благочестиво, иногда диавол для большего обольщения даже попускает им победить какую-нибудь сильную страсть, но все это не довлеет таким людям для спасения, поскольку они согласились на «главное» - через таинства быть в мистическом единении с отцом Лжи, который и есть единственный настоящий основатель, руководитель и Глава МП.

Вот как решается вопрос о безблагодатности МП с духовной точки зрения, и это решение доступно любому, мало-мальски живущему духовной жизнью человеку.

Настояшая статья публикуемся в противовес той недоговоренности, которая является характерной чертой сочинений автора двух предыдущих статей. Она хотя и написана для обличения конкретного лица, однако вскрывает одну из тех наболевших проблем, которые будучи нерешенными и привели РПЦЗ к своей неизбежной гибели.